Как научиться правильной молитве? Как научиться молиться: советы для начинающих Как научиться умной молитве

Жизнь христианина немыслима без молитвы. К молитве обращаемся мы в самых разных обстоятельствах жизни – и в скорбных, и в радостных. Само возрастание христианина в духовной жизни предполагает возрастание и укрепление его именно в молитве. Что же такое молитва? Какой она должна быть? Как научиться молиться правильно? Разобраться в этом нам поможет святитель Игнатий (Брянчанинов), чья жизнь прошла в непрестанной молитве и чьи творения напитаны святоотеческим опытом молитвенного делания.

Согласно творениям святителя, молитва есть «возношение прошений наших к Богу», «величайшая добродетель, средство соединения человека с Богом», «причащение жизни», «дверь ко всем духовным дарам», «высшее упражнение для ума», «глава, источник, мать всех добродетелей»; она «пища», «книга», «наука», «жизнь» всех христиан, а в особенности святых пустынножителей.

В чем состоит необходимость молитвы? В том, что мы отпали от Бога, потеряли блаженство, вечную радость, но стремимся обрести утерянное и потому молимся. Таким образом, молитва есть «обращение падшего и кающегося человека к Богу. Молитва – плач падшего и кающегося человека пред Богом. Молитва – излияние сердечных желаний, прошений, воздыханий падшего, убитого грехом человека пред Богом» . И сама молитва в некоторой степени уже есть возвращение утерянного, так как наше блаженство – в потерянном богообщении; в молитве мы и обретаем его вновь, поскольку в молитве мы восходим к общению с Богом. «Нам необходима молитва: она усвояет человека Богу. Без нее человек чужд Бога, а чем более упражняется в молитве, тем более приближается к Богу» . Это тот принцип духовной жизни, на который указывал еще преподобный Иоанн Лествичник: «Долго пребывая в молитве и не видя плода, не говори: я ничего не приобрел. Ибо самое пребывание в молитве есть уже приобретение; и какое благо выше сего – прилепляться ко Господу и пребывать непрестанно в соединении с Ним» .

Стоит вспомнить, что в грехопадении человек наследовал не только телесную, но и духовную смерть, поскольку лишился причастия Духу Святому. В беспечности мы теряем и возродившую нас благодать крещения. Но в молитве мы вновь возрождаемся чрез приобщение нашей души Духу Божию. «Что воздух для жизни тела, то Дух Святый для жизни души. Душа посредством молитвы дышит этим святым таинственным воздухом». И молитва «от соединения духа человеческого с Духом Господа» рождает духовные добродетели, «она заимствует добродетели из источника благ – Бога, усвояет их тому человеку, который молитвою старается пребывать в общении с Богом» .

Касательно совершения молитвы святитель Игнатий указывал на два основных момента: правильность и постоянство.

Чтобы достичь в молитве успеха, необходимо совершать ее правильно, тогда она приведет нас к искомой цели – богообщению. Правильной молитве учат те, кто уже совершал ее правильно, кто и достиг богообщения – святые отцы, и значит, необходимо знакомиться с их сочинениями. Но важно обратить внимание на то, что «истинной молитвы истинный Учитель – один Бог, святые учители – человеки – дают только начальные понятия о молитве, указывают то правильное настроение, при котором может быть сообщено благодатное учение о молитве доставлением вышеестественных, духовных помышлений и ощущений. Эти помышления и ощущения исходят из Святаго Духа, сообщаются Святым Духом» . Отсюда правильной молитве можно научиться только опытно, в личном молитвенном обращении к Богу. Молитве нельзя обучиться с чужих слов, лишь Господь подает нам правильную молитву, когда мы стараемся обрести ее и постоянно пребывать в ней.

Впрочем, святитель Игнатий, сам опытно прошедший все ступени молитвенного делания, подсказывает, какой же должна быть правильная молитва, а точнее, каков должен быть внутренний настрой молящегося человека.

Мы все, конечно же, знаем, что молитва вдохновляется нашей личной, искренней верой в Бога, доверием Его Промыслу и заботе о нас. Святитель Игнатий это подтверждает: «Вера – основание молитвы. Кто уверует в Бога, как должно веровать, тот непременно обратится к Богу молитвою и не отступит от молитвы, доколе не получит обетований Божиих, доколе не усвоится Богу, не соединится с Богом» . Молитва окрыляется верою, чтобы вознестись к самому престолу Божию, и вера – душа молитвы. Вера заставляет ум и сердце стремиться к Богу непрестанно, именно вера вводит в душу убеждение, что мы находимся под постоянным взором Бога, а это убеждение учит непрестанно ходить пред Богом с благоговением, пребывая в Его священном страхе (то есть страхе согрешить даже в мысли, чрез что лишиться богообщения).

При этом мало кто знает, что вера – естественное свойство души, насажденное в нас Богом, и потому она возгорается или потухает нередко от действия нашей собственной воли. От чего же зависит сила веры? По мысли святителя, она зависит от степени отвержения нами греха, и где живая вера в Бога, там и живая молитва Богу; лишь силою живой веры объемлется неограниченная сила Божия; молитва такого человека возводит его тварный дух к единению с нетварным Духом Божиим .

В молитве мы подчиняем себя воле Божией, испрашиваем волю Божию и для этого отвергаем в себе то, что противится Божией воле. И значит, в молитве важно являть самоотвержение. «Плотские чувства, – пишет святитель, – истекающие из плотского родства, препятствуют усвоению чувств духовных и самой деятельности по закону духовному, требующему распятия для плотского мудрования. Духовного преуспеяния тебе надо искать в отсечении своей воли. Это дело умерщвляет страсти и изводит, как из ада, из плотского мудрования. В отсекающем свою волю действие молитвы является само собою при упражнении во внимательной молитве с заключением ума в слова молитвы. Если предварительно не очистится человек отсечением воли, то истинного молитвенного действия в нем никогда не откроется. Когда же откроется молитвенное действие, тогда сделается ясным, что оно – не что иное, как полное отвержение своей воли ради воли Божией» .

А теперь обратим внимание на то, что упускается из вида очень многими. Часто нам хочется, чтобы посредством молитвы мы достигли самоусовершенствования, духовной силы и, может быть, даже особых благодатных даров. Однако подобное настроение предполагает определенную корысть, за которой может последовать обманчивое впечатление о достигнутом, то есть прелесть. Святитель Игнатий предостерегал: «Не ищи преждевременно высоких духовных состояний и молитвенных восторгов» . «Не ищи в молитве наслаждений: они отнюдь не свойственны грешнику. Желание грешника ощутить наслаждение есть уже самообольщение. Ищи, чтоб ожило твое мертвое, окаменевшее сердце, чтоб оно раскрылось для ощущения греховности своей, своего падения, своего ничтожества, чтоб оно увидело их, созналось в них с самоотвержением» .

Конечно, молитва возводит к духовному совершенству и приобщает к благодатной силе Божией, но это не должно рассматриваться как особая цель, а подается лишь как следствие единения с Богом. Иначе в душе затаится корысть, попытка удовлетворить желание своего отдельного «я», отдельного именно от Бога. С учением святителя Игнатия в данном случае сходна мысль преподобного Никодима Святогорца: для нас истинная и правильная духовная жизнь состоит в том, чтобы все делать лишь для одного благоугождения Богу и именно потому, что так хочет Он Сам . Иными словами, мы потому и приступаем к молитвенному деланию, что так угодно Богу, что мы удалились от Него, а в Нем вся наша жизнь, все наше благо, и потому нам необходимо непрестанно возносить к Нему ум и сердце.

По мысли святителя Игнатия, мы должны быть бескорыстны даже в отношении стяжания благодати Духа Святого. «Многие, получив благодать, пришли в небрежение, высокоумие и самонадеянность; данная им благодать послужила, по причине их неразумия, только к большему осуждению их» . Не следует намеренно ожидать пришествия благодати, поскольку в этом заключается мнение, будто бы мы уже достойны благодати. «Божие приходит само по себе – в то время, когда мы не ожидаем его и не надеемся получить его. Но чтоб последовало к нам благоволение Божие, нужно предочищение себя покаянием. В покаянии совмещаются все заповеди Божии. Покаянием вводится христианин сперва в страх Божий, потом в Божественную любовь» . «Займемся молитвою Иисусовою бескорыстно, – призывает святитель Игнатий, – с простотою и прямотою намерения, с целью покаяния, с верою в Бога, с совершенною преданностью воле Божией, с упованием на премудрость, благость, всемогущество этой святой воли» .

Итак, именно покаяние – вот тот дух, который должен наполнять нашу молитву. «Истинная молитва есть голос истинного покаяния. Когда молитва не одушевлена покаянием, тогда она не исполняет своего назначения, тогда не благоволит о ней Бог» . Первое, на что обращает внимание святитель Игнатий касательно покаяния, есть зрение греха своего . Не видя своих недостатков, мы и не сможем от них избавиться, мы не почувствуем, что нам вообще нужно в молитве пред Господом. «Чем более человек вглядывается в грех свой, чем более вдается в плач о себе, тем он приятнее, доступнее для Духа Святаго, Который, как врач, приступает только к сознающим себя больными; напротив того, отвращается от богатящихся суетным своим самомнением» . Ищущий открыть свою греховность повергает себя в сокрушении сердца пред Богом, в нем не возникнет и тени мнения о самом себе. Он чужд всякой фальши, неестественности, самообмана. Видение своих немощей и ничтожества побуждает устремляться чистой молитвой к Богу. «Вся надежда такой души сосредоточена в Боге, и потому нет для нее причин к развлечению при молитве; она молится, совокупляя во едино свои силы и устремляясь к Богу всем существом своим; она по возможности часто прибегает к молитве, она молится непрестанно» . «Внимательною молитвою взыщем обратить взоры ума на самих себя, чтоб открыть в себе нашу греховность. Когда откроем ее, встанем мысленно пред Господом нашим Иисусом Христом в лике прокаженных, слепых, глухих, хромых, расслабленных, беснующихся; начнем пред Ним из нищеты духа нашего, из сердца, сокрушенного болезнью о греховности нашей, плачевный молитвенный вопль» . И поэтому второе, о чем учит святитель касательно покаяния, есть рождаемый из зрения греха своего плач сердца, плач духа человеческого о самом себе, о своей удаленности от Бога. «Кто соединяет с молитвою плач, тот подвизается по указанию Самого Бога, подвизается правильно, законно. В свое время он пожнет обильный плод: радость достоверного спасения. Кто устранил из молитвы плач, тот трудится в противность установлению Божию, тот не пожнет никаких плодов. Мало этого, пожнет терние самомнения, самообольщения, погибели» . При этом важно знать, что плач вовсе не обязательно означает слезы – сама по себе слезливость не есть добродетель, скорее наоборот, она есть малодушие. Под плачем святитель Игнатий понимает особый вид смирения, заключающийся в сердечном чувстве покаяния, в скорби сердца о нашем падении, в глубокой печали о греховности и немощи человека .

Истинная молитва не совместима с артистичностью. Она не должна произноситься, словно напоказ, подчеркнуто красноречиво, с разгорячением, в эмоциональном возбуждении. От этого оживает свое «я», в душу входит высокомудрие. Молитва должна проникнуться простотой, безыскусственностью, тогда лишь она способна объять всю душу, тогда лишь мы ощущаем себя созданием, предстоящим Всесильному и Всеблагому Богу. «Риза души твоей должна сиять белезною простоты. Ничего не должно быть тут сложного! Не должны примешиваться лукавые помыслы и ощущения тщеславия, лицемерства, притворства, человекоугодия, высокоумия, сладострастия – этих темных и зловонных пятен, которыми бывает испещрена душевная одежда молящихся фарисеев» . Простота чужда всякой неискренности, фальши, неестественности, искусственности, она не нуждается в личине. Душа, исполненная простоты, ни с кем себя не сравнивает, всех видит лучше себя, она не мнит о себе, но поставляет себя пред Богом такой, какой является на самом деле, потому что всецело предает себя Богу. Таков должен быть дух настоящей молитвы.

В этой связи святитель Игнатий не советует сочинять своих многоглаголивых и красноречивых молитв, так как сочинитель увлекается изяществом собственных выражений, услаждение витийством своего падшего разума сочтет за утешение совести или даже за действие благодати, через что утратит истинную молитву при самом произнесении слов молитвы. Для Господа приятнее младенческое лепетание души, умалившейся от зрения множества немощей своих. «Приноси Господу в молитвах твоих младенческое лепетание, простую младенческую мысль – не красноречие, не разум. Если не обратитесь – как бы из язычества и магометанства, из вашей сложности и двуличности – и не будете , сказал Господь, как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18: 3)» . Пред Богом должно открыть себя полностью, открыть пред Ним все тайники сердца, и молитва наша к Нему должна быть чистым и искренним вздохом души. «Если ты стяжал село покаяния, вдайся в младенческий плач пред Богом. Не проси, если можешь не просить ничего у Бога; отдайся с самоотвержением в Его волю. Пойми, ощути, что ты создание, а Бог Создатель. Отдайся же безотчетливо в волю Создателя, принеси Ему один младенческий плач, принеси Ему молчащее сердце, готовое последовать Его воле и напечатлеваться Его волею» .

Что же касается самого способа правильного совершения молитвы, то святитель Игнатий видел его в том, чтобы заключать ум в слова молитвы, чтобы в словах молитвы было сосредоточено все внимание души. «Душа молитвы – внимание. Как тело без души мертво, так и молитва без внимания – мертва. Без внимания произносимая молитва обращается в пустословие, и молящийся так сопричисляется к приемлющим имя Божие всуе» . При внимании ума душа проникается молитвой, молитва становится неотъемлемой собственностью молящегося. При этом должны отвергаться все помыслы, мечтания, размышления, в особенности же возникающие образы. Ум должно хранить безмечтанным, безо бразным, чтобы он был способен взойти в невещественную страну Духа Святого. Во внимательной молитве выражается самоотвержение души, которая ищет не услаждения себя возникаемыми образами и приносимыми ей со стороны падших духов помыслами, но верности Богу.

При внимании ума молитве начинает внимать ей и сердце, сердце проникается духом молитвы, духом покаяния, умиления, блаженной печали о грехах. Дозволенные сердцу в молитве чувства есть чувства священного страха и благоговения пред Богом, сознание присутствия Божия и своего глубочайшего пред Ним недостоинства. В сердце не должно быть никаких восторгов, никакого разгорячения и эмоционального возбуждения, оно должно исполниться в молитве тишины, мира, покоя в Боге. И ко всему этому возводит душу именно внимание ума словам молитвы. «Внимательная молитва, чуждая рассеянности и мечтательности, есть видение невидимого Бога, влекущего к себе зрение ума и желание сердца. Тогда ум зрит безвидно и вполне удовлетворяет себя невидением, превысшим всякого видения. Причина этого блаженного невидения есть бесконечная тонкость и непостижимость Предмета, к которому направлено зрение. Невидимое Солнце правды – Бог испущает и лучи невидимые, но познаваемые явственным ощущением души: они исполняют сердце чудным спокойствием, верою, мужеством, кротостию, милосердием, любовью к ближним и Богу. По этим действиям, зримым во внутренней сердечной клети, человек признает несомненно, что молитва его принята Богом, начинает веровать живою верою и твердо уповать на Любящего и Любимого. Вот начало оживления души для Бога и блаженной вечности» .

И когда молитве приобщится наша личная жизнь, тогда она, молитва, становится зеркалом нашего духовного преуспеяния. По состоянию своей молитвы мы сможем судить о силе нашей любви к Богу, о глубине нашего покаяния и о том, насколько мы находимся в плену у земных пристрастий. Ведь насколько человек желает вечного спасения, настолько он и уделяет внимания молитве Богу, а кто с головой погружен в земное, тому молиться все время некогда.

Научившись молиться правильно, мы должны молиться постоянно, «молитва всегда нужна и полезна для человека: она содержит его в общении с Богом и под покровом Бога». О необходимости молитвы именно непрестанной учат фактически все святые отцы. А некоторые советуют совершать молитву так же часто, как дышим. Поскольку мы слишком легко склоняемся ко всякому злу, открыты соблазнам окружающего мира и влиянию падших ангелов, нам необходимы постоянное общение с Богом, Его покров и помощь, и потому молитва наша должна быть постоянной.

Для того чтобы привыкнуть к молитве как можно более частой, существуют молитвенные правила. «Душа, начинающая путь Божий, погружена в глубокое неведение всего Божественного и духовного, хотя б она была и богата мудростью мира сего. По причине этого неведения она не знает, как и сколько должно ей молиться. Для вспомоществования младенчествующей душе святая Церковь установила молитвенные правила. Молитвенное правило есть собрание нескольких молитв, сочиненных боговдохновенными святыми отцами, приспособленное к известному обстоя­тельству и времени. Цель правила – доставить душе недостающее ей количество молитвенных мыслей и чувств, притом мыслей и чувств правильных, святых, точно – богоугодных. Такими мыслями и чувствованиями наполнены благодатные молитвы святых отцов» . В правило входят ежедневные утренние и вечерние молитвы, каноны, акафисты, причем святитель Игнатий указывал на акафист Иисусу Сладчайшему как на превосходное приготовление к занятию молитвой Иисусовой: «Акафист показывает, какими мыслями может быть сопровождаема молитва Иисусова, представляющаяся для новоначальных крайне сухою. Он на всем пространстве своем изображает одно прошение грешника о помиловании Господом Иисусом Христом, но этому прошению даны разнообразные формы, сообразно младенчественности ума новоначальных» .

Новоначальным угодник Божий советует более читать акафисты и каноны, а Псалтирь уже по некотором преуспеянии . В правило могут входить и поклоны с молитвой Иисусовой, а также соединяемое с молитвой чтение Нового Завета; у иноков же каждодневное молитвенное правило более полно и продолжительно, чем у мирян. Необходимо, чтобы избранное правило было сообразно нашим душевным и телесным силам, тогда лишь оно будет духовно согревать нас. «Не человек для правила, а правило для человека» , – часто напоминает святитель Игнатий; именно посильное правило легко обращается в навык и совершается постоянно, в чем залог душевного преуспеяния. Святитель Игнатий обращает внимание на то, что даже великие святые отцы, достигшие непрестанной молитвы, не оставляли правила своего, такова была польза для их душевного делания от ежедневного молитвенного правила, обратившегося в навык; будет польза и нам: «Стяжавший этот блаженный навык едва приближается к обычному месту совершения правил, как душа его уже наполняется молитвенным настроением: он не успел еще произнести ни одного слова из читаемых им молитв, а уже из сердца преливается умиление, и ум углубился весь во внутреннюю клеть» .

Особое внимание стоит уделить краткой молитве, в частности молитве Иисусовой. Святитель Игнатий делает существенное замечание, что «собственно молитвой святые отцы называют молитву Иисусову, которая произносится так: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного”», а «также молитву мытаря и другие самые краткие молитвы» .

Следуя духу древних святых отцов, святитель Игнатий отмечал особое значение краткой молитвы пред более полными и долгими молитвословиями. Последние, хотя обладают духовно богатым содержанием, но имеющимся в них разнообразием мыслей отвлекают ум от сосредоточенности в себе, дают уму некоторое развлечение. Краткая же молитва собирает ум, не дает его вниманию рассеиваться; одна мысль краткой молитвы объемлет собой ум, так что вся душа облекается в эту молитву. Об этом прекрасно писал преподобный Иоанн Лествичник: «Не старайся многословить, беседуя с Богом, чтобы ум твой не расточился на изыскание слов… Многословие при молитве часто развлекает ум и наполняет его мечтаниями, а единословие обыкновенно собирает его» . Обучение краткой молитве позволяет молиться во всякое время, на всяком месте, а приобретенный навык такой молитвы делает ее естественной душе.

Надо сказать, что святитель Игнатий со всей силой убеждения утверждал, что молитва Иисусова есть установление Божественное, что она заповедана Самим Господом Иисусом Христом: «После Тайной вечери между прочими возвышеннейшими окончательными заповеданиями и завещаниями Господь Иисус Христос установил моление Его именем, дал этот способ моления как новый, необычный дар, дар цены безмерной» . В следующих словах Господа святой угодник видит установление молитвы Иисусовой: «Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам» (Ин. 16: 23); «И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне. Если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю» (Ин. 14: 13–14); «Доныне вы ничего не просили во имя Мое; проси те, и полу чите, чтобы радость ваша была совершенна» (Ин. 16: 24).

Можно вспомнить, что святые апостолы все чудеса совершали не иначе как именем Господа Иисуса Христа, Его имя призывали в молитвах, в нем, имени, видели спасение людей (таких примеров много в книге Деяний). Прославление имени Спасителя, моление этим именем святитель Игнатий находит у самых ранних святых: Игнатия Богоносца, Ермия, мученика Каллистрата. Он считает молитву Иисусову общеизвестной в первые века христианства. Так, предание о мученичестве святого Игнатия Богоносца повествует, что, когда его вели на съедение зверям, он непрестанно призывал имя Господа Иисуса Христа. Мучители спросили, зачем он это делает, и святой Игнатий ответил, что «имеет в сердце своем имя Иисуса Христа начертанным и исповедует устами Того, Кого в сердце всегда носит» . О мученике Каллистрате сообщается, что, находясь в войске, он по ночам совершал молитву, часто призывая имя Иисуса Христа .

Святитель призывает отнестись к молению именем Спасителя с младенческой простотой и верой, совершать молитву Иисусову с благоговением и страхом Божиим. «Во имя Господа Иисуса даруется оживление душе, умерщвленной грехом. Господь Иисус Христос – Жизнь (см.: Ин. 11: 25), и имя Его – живое: оно оживотворяет вопиющих им к Источнику жизни, Господу Иисусу Христу» . Молитва Иисусова ограждает человека от соблазнов окружающего мира, избавляет от влияния падших духов, она приобщает его Духу Христову, возводит к обожению. «Имя Господа – паче всякого имени: оно источник услаждения, источник радости, источник жизни; оно – Дух; оно – животворит, изменяет, переплавляет, боготворит» .

Вместе с тем важно знать, что невозможно сразу взойти к высотам молитвенного делания. Есть определенная последова­тельность в совершении молитвы Иисусовой, определенные ступени молитвенного восхождения к Богу. Согласно учению святителя Игнатия, это такие ступени, как молитва устная, молитва умная, молитва сердечная, молитва душевная. Причем в описании всех видов молитвенного действия предлагается один и тот же принцип, который предохранит от возможных ошибок. Этот принцип таков: «Святой Иоанн Лествичник советует заключать ум в слова молитвы и, сколько бы раз он ни устранился из слов, опять вводить его. Этот механизм особенно полезен и особенно удобен. Когда ум будет таким образом во внимании, тогда и сердце вступит в сочувствие уму умилением – молитва будет совершаться совокупно умом и сердцем» . При следовании этому принципу предлагается поэтапное прохождение молитвенных ступеней следующим образом.

Первый вид совершения молитвы Иисусовой есть совершение ее устно , гласно , словесно . Он заключается в устном произношении слов молитвы Иисусовой при внимании к ним ума. «Научимся сперва молиться внимательно устною и гласною молитвою, тогда удобно научимся молиться и одним умом в безмолвии внутренней клети» .

Конечно, молитва устная, поскольку произносится языком, есть еще явление внешнего, а не внутреннего подвига христианина. Однако молитва устная уже есть вместе и умная молитва, когда ей сопутствует внимание ума. «Устной, гласной молитве, как и всякой другой, должно непременно сопутствовать внимание. При внимании польза устной молитвы – неисчислима. С нее должен начинать подвижник». «Для всех и каждого существенно полезно начинать обучение молению именем Господа Иисуса с совершения молитвы Иисусовой устно при заключении ума в слова молитвы. Заключением ума в слова молитвы изображается строжайшее внимание к этим словам, без которого молитва подобна телу без души» . Во внимании ума к словам молитвы – способе преподобного Иоанна Лествичника – состоит вся связь устной молитвы с умным деланием, без этого устная молитва не может оказать пользы душе. И потому необходимо произносить молитву неспешно, тихо, спокойно, с умилением сердца, произносить ее чуть вслух, чем отгонять все приходящие вражьи помыслы, собирать ум, заключать его в произносимые слова.

Устная молитва, когда в ней приобретено и хранится внимание нерассеянным, со временем переходит в молитву умную и сердечную . Потому что уже «внимательная гласная молитва есть вместе и умная, и сердечная» . От частого упражнения в гласной молитве уста и язык освящаются, делаются неспособными к служению греху, освящение не может не сообщиться душе. Поэтому святитель Игнатий приводит в пример преподобных Сергия Радонежского, Илариона Суздальского, Серафима Саровского и некоторых других святых, которые не оставляли устной и гласной молитвы в течение всей жизни и сподобились благодатных даров Святого Духа. У этих святых «с гласом и устами были соединены ум, сердце, вся душа и все тело; они произносили молитву от всей души, от всей крепости своей, из всего существа своего, из всего человека» .

Для занятия умной, а затем сердечной молитвой необходима уже духовная зрелость. Молитва называется «умною, когда произносится умом с глубоким вниманием, при сочувствии сердца» . Здесь способ преподобного Иоанна Лествичника уже приносит некоторый плод: ум привыкает заключаться в словах молитвы, внимание ума становится более глубоким, при этом уму не может не сочувствовать и сердце. Сердце здесь соучаствует в молитве чувствами сокрушения, покаяния, плача, умиления. О подобных чувствах сообщает также преподобный Нил Синайский: это самоуглубление, благоговение, умиление и душевное болезнование о грехах . Но еще требуется постоянное понуждение себя к правильному совершению молитвы, поскольку естество еще не преображено и молитва расхищается чуждыми помыслами. Не освободившись совершенно от пристрастий, впечатлений, попечений, ум еще предается мечтаниям.

Святитель Игнатий неоднократно говорил, что для достижения благодатной непарительности ума необходимо являть собственное усилие, удерживая ум в словах молитвы, постоянно возвращая его от мысленных скитаний к молитве. Такой подвиг со временем может привести к благодатному, нерасхищаемому вниманию, но сначала «предоставляется молящемуся молиться при одном собственном усилии; благодать Божия несомненно содействует молящемуся благонамеренно, но она не обнаруживает своего присутствия. В это время страсти, сокровенные в сердце, приходят в движение и возводят делателя молитвы к мученическому подвигу, в котором побеждения и победы непрестанно сменяют друг друга, в котором свободное произволение человека и немощь его выражаются с ясностью» . Нередко понуждение себя к молитве длится всю жизнь, ведь молитва умерщвляет ветхого человека, и доколе он присутствует в нас, дотоле противится молитве. Противятся ей и падшие духи, которые стараются осквернить молитву, склоняя нас к рассеянности, к принятию приносимых ими помыслов и мечтаний. Но часто понуждение себя увенчивается благодатным утешением в молитве, которое способно ободрять к дальнейшему деланию.

Если же будет воля Божия, то «благодать Божия являет ощутительно свое присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться непарительно или, что то же, без развлечения, с сердечным плачем и теплотою; при этом греховные помыслы утрачивают насильственную власть над умом» . Согласно преподобным Исихию Иерусалимскому и Иоанну Лествичнику, молитва, соединившаяся с сердцем, изглаждает в душе греховные помыслы и образы и прогоняет демонов . И такая молитва именуется «сердечною, когда произносится соединенными умом и сердцем, причем ум как бы нисходит в сердце и из глубины сердца воссылает молитву» . Теперь, когда произошло освобождение от расхищения и пленения души наносимыми врагом помыслами, подвижник допускается пред невидимое лице Божие, предстоя пред Ним в своем сердце и вознося глубокую, чистую молитву. Проникновенны рассуждения святителя на эту тему: «Молящийся молитвою нечистою имеет понятие о Боге мертвое, как о Боге неведомом и невидимом. Когда же, освободившись от расхищения и пленения помыслами, он допустится пред невидимое лице Божие, тогда познает Бога познанием живым, опытным. Он познает Бога как Бога. Тогда человек, обратив взоры ума на себя, видит себя созданием, а не существом самобытным, каким обманчиво представляются люди самим себе, находясь в омрачении и самообольщении; тогда уставляет он себя в то отношение к Богу, в каком должно быть создание Его, сознавая себя обязанным благоговейно покоряться воле Божией и всеусердно исполнять ее» .

И далее, молитва становится «душевною , когда совершается от всей души, с участием самого тела, когда совершается из всего существа, причем все существо соделывается как бы едиными устами, произносящими молитву» . Преподобный Нил Синайский изъясняет это так: «Есть высшая молитва совершенных, некое восхищение ума, всецелое отрешение его от чувственного, когда неизглаголанными воздыханиями духа приближается он к Богу, Который видит расположение сердца, отверстое, подобно исписанной книге, и в безгласных образах выражающее волю свою» . Душевной молитве свойственно благодатное духовное ощущение страха Божия, благоговения и умиления, которое переходит в любовь. Здесь подвижник испытывает духовное наслаждение в предстоянии лицу Божию, молитва его становится самодвижной, непрестанной.

Святитель так описывает этот завершительный этап молитвенного восхождения к Богу: «Когда ж, по неизреченному милосердию Божию, ум начнет соединяться в молитве с сердцем и душою, тогда душа сперва мало-помалу, а потом и вся начнет устремляться вместе с умом в молитву. Наконец устремится в молитву и самое бренное наше тело, сотворенное с вожделением Бога, а от падения заразившееся вожделением скотоподобным. Тогда чувства телесные остаются в бездействии: глаза смотрят и не видят: уши слышат и вместе не слышат. Тогда весь человек бывает объят молитвою: самые руки его, ноги и персты несказанно, но вполне явственно и ощутительно участвуют в молитве и бывают исполнены необъяснимой словами силы» .

Вся жизнь самого святителя Игнатия протекла в молитве ко Господу, опытно испытал он ее благодатное действие, ею вошел в покой Небесного Града, к ней же призывал и всех христиан: «Не трать драгоценного времени и сил души на приобретение познаний, доставляемых науками человеческими. И силы, и время употреби на стяжание молитвы, священнодействующей во внутренней клети. Там, в тебе самом, откроет молитва зрелище, которое привлечет к себе все твое внимание: она доставит тебе познания, которых мир вместить не может, о существовании которых он не имеет даже понятия» .

Игнатий (Брянчанинов) , святитель. Аскетические опыты. Ч. 1. С. 140–141; Приношение современному монашеству // Игнатий (Брянчанинов) , святитель. Творения. Т. 5. М., 1998. С. 93.

См.: Игнатий (Брянчанинов) , святитель. Аскетические опыты. Ч. 1. С. 498–499; Аскетическая проповедь. С. 341, 369; Игнатий , епископ Кавказский, святитель. Собрание писем / Сост. игумен Марк (Лозинский). М.; СПб., 1995. С. 138, 194, 200–201.

Там же. С. 74. Мысль, что Божие приходит само собою, воспринята святителем у преподобного Исаака Сирина. Прекрасно объясняет эту мысль преподобный Исаак: «Одним из святых написано: “Кто не почитает себя грешником, того молитва не приемлется Господом”. Если же скажешь, что некоторые отцы писали о том, что такое душевная чистота, что такое здравие, что такое бесстрастие, что такое видение, то писали не с тем, чтобы нам с ожиданием домогаться этого прежде времени; ибо написано, что “не приидет царствие Божие с соблюдением” (Лк. 17: 20) ожидания. И в ком оказалось такое намерение, те приобрели себе гордость и падение. А мы область сердца приведем в устройство делами покаяния и житием благоугодным Богу; Господне же приходит само собою, если место в сердце будет чисто и не осквернено. Чего же ищем “с соблюдением”, разумею Божии высокие дарования, то отвергнуто Церковию Божиею; и приемшие это стяжали себе гордость и падение. И это не признак того, что человек любит Бога, но недуг души» (Исаак Сирин , преподобный. Слова подвижнические. М., 1993. С. 257). Есть у святого Исаака и более краткое высказывание: «Говорят: “Что от Бога, то приходит само собою, а ты и не почувствуешь”. Это правда, но только если место чисто, а не осквернено» (Там же. С. 13–14). Видно, что преподобный Исаак сам ссылается на более древних отцов. И подобное же высказывание есть, например, у аввы Исаии Отшельника: «Не ищи высших (даров) Божиих, пока молишься Ему о помощи, да приидет и спасет тебя от греха. Божие само собою приходит, когда будет (для него уготовано) место нескверное и чистое» (Исаия Отшельник , авва. Слова // Добротолюбие. Издание Троице-Сергиевой лавры, 1993. Т. 1. С. 316).

Игнатий (Брянчанинов) , святитель. Аскетическая проповедь. С. 325. О зрении греха своего учат, например, преподобный Антоний Великий (Устав отшельнической жизни // Добротолюбие. Т. 1. С. 108, 111), авва Исаия (Слова // Добротолюбие. T. 1. С. 283). Преподобный Макарий Великий замечает, что даже в чистой природе человека есть возможность превозношения, то есть достижение душевной чистоты не означает неспособность вновь падать в грех; и потому истинный признак христианства, который убережет от гордости: сколько бы ни было совершено праведных дел, думать, будто ничего не сделано (Макарий Египетский , преподобный. Духовные беседы. Издание Троице-Сергиевой лавры, 1994. С. 66, 197). Прекрасно по силе мысли высказывание преподобного Феогноста: «Всем чувством почитай себя муравьем и червем, чтоб соделаться человеком Богосозидаемым: ибо если не будет того прежде, не последует и сие. Сколько спустишься вниз в чувстве о себе, столько подымешься вверх в действительности. Когда в ничто вменяешь себя пред лицем Господа, подобно Псалмопевцу (см.: Пс. 38: 6), тогда бываешь сокровенно велик из малого; и когда сознаешь себя ничего не имеющим и не знающим, тогда ты богат и деянием, и разумом, похвальными у Господа» (Феогност , преподобный. О деятельной и созерцательной жизни // Добротолюбие. Т. 3. С. 377). Не менее сильно высказывание преподобного Исаака Сирина: «Восчувствовавший грехи свои лучше того, кто молитвою своею воскрешает мертвых… Кто один час провел, воздыхая о душе своей, тот лучше доставляющего пользу целому миру своим лицезрением. Кто сподобился увидеть самого себя, тот лучше сподобившегося видеть ангелов. Ибо последний входит в общение очами телесными, а первый очами душевными» (Исаак Сирин , преподобный. Слова подвижнические. С. 175).

Там же. С. 228. Учение о плаче как самой сути покаяния и сердцевине умного делания проходит сквозь всю святоотеческую традицию. Преподобный Антоний Великий заповедует пробудиться от греховного сна и оплакивать самих себя от всего сердца день и ночь, так как именно плачем совершается освобождение от грехов и стяжание добродетелей (Наставления, устав отшельнической жизни и изречения // Добротолюбие. Т. 1. С. 39, 55, 110, 134). По замечанию аввы Исаии, невидимые враги потому угнетают нас, что мы не видим грехов своих и не приобрели плача; именно сознание грехов и затем плач о них изгоняют из души демонов (см.: Отечник, составленный святителем Игнатием (Брянчаниновым). М., 1996. С. 129; Исаия Отшельник , авва. Слова // Добротолюбие. Т. 1. С. 359). Преподобный Макарий Великий учит, что как об умершем сыне плачет мать, так и ум наш должен о душе, грехами умершей для Бога, приносить плач, проливать слезы и непрестанно предаваться скорби, и именно такого посетит благодать Божия (Духовные беседы. С. 145). Учение о плаче особенно развито у святого Иоанна Лествичника, и святитель Игнатий во многом опирался на его учение. Преподобный Иоанн дает следующее определение этому деланию, чувству души: «Плач есть укоренившаяся от навыка скорбь души, имеющей в себе огонь (Божественный)» (Лествица. С. 95) «Плач по Богу есть сетование души, такое расположение болезненного сердца, которое с исступлением ищет того, чего оно жаждет, и, не находя его, с трудом за ним стремится и горько рыдает вслед его. Или иначе: плач есть златое жало, уязвлением своим обнажающее душу от всякой земной любви и пристрастия и в назирании сердца святою печалию водруженное» (Там же. С. 86–87). Согласно Лествичнику, на Страшном суде мы не будем осуждены, что не богословствовали или не творили чудес, но будем осуждены, что не плакали непрестанно о своих грехах. Всякий день, в который не были оплаканы грехи, нужно считать потерянным. Более того, Лествичник замечает, что никто из плачущих о грехах не должен ожидать, что при исходе из этой жизни получит извещение о прощении. И именно Лествичник учит о плаче без слез, о душевных слезах, которые позволяют совершать плач пред Богом на всяком месте во всякое время (Там же. С. 80, 81, 88, 98). О плаче учит и святой Исаак Сирин; в плаче видит он существо монашеского делания; преподобный Исаак замечает, что утешение происходит от плача, так как непрестанно плачущий не может быть тревожим страстями (Слова подвижнические. С. 98, 99).

Игнатий (Брянчанинов) , святитель. Аскетические опыты. Ч. 1. С. 144. Во многом святитель следует здесь учению преподобного Исаака Сирина, у которого есть такие слова: «Ходи пред Богом в простоте, а не в знании. Простоте сопутствует вера, а за утонченностью и изворотливостью помыслов следует самомнение; за самомнением же – удаление от Бога» (Слова подвижнические. С. 214). Интересны рассуждения о простоте преподобного Иоанна Лествичника: «Как лукавый человек есть нечто двойственное, один по наружности, а другой по сердечному расположению; так простой не двойственен, но есть нечто единое» (Лествица. С. 39). Простота души обнаруживает отсутствие лукавства, обнаруживает внутреннее целомудрие, целостность естества. Как замечает преподобный Антоний Великий, «святые соединены с Богом простотою своею. Простоту найдешь в человеке, исполненном страха Божия. Имеющий простоту совершен и подобен Богу; благоухает он благоуханием сладчайшим и благодатным; исполнен он радости и славы; покоится в нем Святый Дух, как в Своей обители» (Отечник. С.5).

Игнатий (Брянчанинов) , святитель. Аскетические опыты. Ч. 2. С. 163, 171; Собрание писем. С. 154. Так же наставляет святой Исаак Сирин: «Дом веры есть младенчествующая мысль и простое сердце». «Духовного ведения никто не может приять, если не обратится и не будет как дитя… В чувстве немощи и в простоте молись, чтобы хорошо жить тебе пред Богом и быть без попечения» (Слова подвижнические. С. 119, 217). Близки этому и наставления святого Иоанна Лествичника: «Вся ткань молитвы твоей да будет немногосложна, ибо мытарь и блудный сын одним словом умилостивили Бога… Не употребляй в молитве твоей премудрых выражений, ибо часто простой и неухищренный лепет детей был угоден Небесному Отцу их» (Лествица. С. 235–236).

Игнатий (Брянчанинов) , святитель. Аскетические опыты. Ч. 2. С. 123. «Когда предстанешь пред Бога, – учит святой Исаак Сирин, – соделайся в помысле своем как бы муравьем, как бы пресмыкающимся по земле, как бы пиявицею и как бы ребенком лепечущим. Не говори пред Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему и ходи пред ним, чтобы сподобиться тебе того отеческого Промышления, какое отцы имеют о детях своих, младенцах. Сказано: “Храняй младенцы Господь” (Пс. 114: 5)» (Слова подвижнические. С. 214). Паисий Величковский Исихий Иерусалимский , преподобный. О трезвении и молитве // Добротолюбие. Т. 2. С. 187, 189–190, 196; Иоанн Синайский , преподобный. Лествица. С. 215

АНТОНИЙ СУРОЖСКИЙ

УЧИТЕСЬ МОЛИТЬСЯ

Когда Бога нет

Приступая к беседам для начинающих молитвенный путь, я хочу со всей ясностью оговорить, что не ставлю цель академически объяснить или обосновать, почему надо учиться молитве; в этих беседах я хочу указать, что должен знать и что может сделать тот, кто хочет молиться. Так как сам я – начинающий, я буду считать, что вы тоже начинающие, и мы попытаемся начать вместе. Я не обращаюсь к тем, которые стремятся к мистической молитве или к высшим ступеням совершенства, – «молитва сама проторит дорожку» к ним (святитель Феофан Затворник).

Когда Бог пробьется к нам или мы прорвемся к Богу при каких–то исключительных обстоятельствах, когда повседневность внезапно распахнется перед нами с глубиной, которую мы никогда раньше не замечали, когда в себе самих мы обнаружим глубину, где молитва живет и откуда она может забить ключом – тогда проблем нет. Когда мы ощущаем Бога, то мы стоим лицом к лицу с Ним, мы поклоняемся Ему, мы говорим с Ним. Поэтому одна из очень важных исходных проблем – это положение человека, когда ему кажется, будто Бог отсутствует, и вот на этом я хочу теперь остановиться. Речь не о каком–то объективном отсутствии Бога, – Бог никогда на самом деле не отсутствует, – но о чувстве отсутствия, которое у нас бывает; мы стоим перед Богом и кричим в пустое небо, откуда нет ответа; мы обращаемся во все направления – и Бога нет . Как быть с этим ?

Прежде всего, очень важно помнить, что молитва – это встреча, это отношения, и отношения глубокие, к которым нельзя принудить насильно ни нас, ни Бога. И тот факт, что Бог может сделать для нас Свое присутствие явным или оставить нас с чувством Своего отсутствия, уже является частью этих живых, реальных отношений. Если можно было бы вызвать Бога к встрече механически, так сказать, вынудить Его к встрече только потому, что именно этот момент мы назначили для встречи с Ним, то не было бы ни встречи, ни отношений. Так можно встретиться с вымыслом, с надуманным образом, с различными идолами, которые можно поставить перед собой вместо Бога; но это невозможно сделать по отношению или в отношениях с Живым Богом, точно так же, как это невозможно в отношениях с живым человеком. Отношения должны начаться и развиваться именно во взаимной свободе. Если быть справедливым и посмотреть на эти отношения именно как на взаимные, то ясно, что у Бога гораздо больше оснований печалиться на нас, чем у нас – оснований жаловаться на Него. Мы жалуемся, что Он не делает явным Свое присутствие в те несколько минут, которые мы отводим Ему в течение всего дня; но что сказать об остальных двадцати трех с половиной часах, когда Бог может сколько угодно стучаться в нашу дверь, и мы отвечаем: «Извини, я занят», или вообще не отвечаем, потому что даже и не слышим, как Он стучится в двери нашего сердца, нашего ума, нашего сознания или совести, нашей жизни. Так вот: мы не имеем права жаловаться на отсутствие Бога, потому что сами отсутствуем гораздо больше.

Второе важное обстоятельство – то, что встреча лицом к лицу с Богом – всегда суд для нас. Встретив Бога, будь то в молитве, в богомыслии или в созерцании, мы можем быть в этой встрече только либо оправданными, либо осужденными. Я не хочу сказать, что в этот момент над нами произносится приговор конечного осуждения или вечного спасения, но встреча с Богом – всегда критический момент, кризис. «Кризис» – греческое слово, и оно означает «суд». Встреча с Богом лицом к лицу в молитве – критический момент, и слава Богу, что Он не всегда являет нам Себя, когда мы безответственно, беспечно добиваемся встречи с Ним, потому что такая встреча может оказаться нам не по силам. Вспомните, сколько раз Священное Писание говорит о том, что опасно оказаться лицом к лицу с Богом, потому что Бог – сила, Бог – правда, Бог – чистота. И вот, когда мы не чуем, не переживаем ощутимо Божие присутствие, первым нашим движением должна быть благодарность. Бог милостив; Он не приходит до времени; Он дает нам возможность оглянуться на себя, понять, и не добиваться Его присутствия, когда оно было бы нам в суд и в осуждение.

Я вам дам пример. Много лет назад ко мне пришел человек и стал просить: «Покажите мне Бога!» Я сказал, что не могу этого сделать, и прибавил, что если и мог бы, то он не увидел бы Бога. Потому что я тогда думал и теперь думаю: чтобы встретить, увидеть Бога, нужно иметь что–то общее с Ним, что–то, что даст нам глаза, чтобы увидеть, и восприимчивость, чтобы уловить, почуять. Этот человек спросил меня тогда, почему я так о нем думаю, и я предложил ему размыслить и сказать, какое место в Евангелии его особенно трогает, чтобы мне попытаться уловить, в чем его сообразность с Богом. Он сказал: «Да, такое место есть: в восьмой главе Евангелия от Иоанна рассказ о женщине, взятой в прелюбодеянии». Я ответил: «Хорошо, это один из самых прекрасных и трогательных рассказов; а теперь сядьте и подумайте: кто вы в этой сцене? На стороне ли вы Господа и полны милосердия, понимания и веры в эту женщину, которая способна покаяться и стать новым человеком? Или вы – женщина, которая изобличена в прелюбодеянии? Или один из старейшин, которые все один за другим вышли вон, потому что знали свои грехи? Или же один из молодых, которые колеблются и медлят?» Он подумал и сказал: «Нет, я – единственный из иудеев, который не вышел и стал забивать эту женщину камнями». Тогда я сказал: «Благодарите Бога, что Он не дает вам встретиться лицом к лицу с Ним теперь!»

Это, может быть, крайний пример, но разве он часто не применим к нам? Мы не то что прямо отвергаем слова Божии или Его пример; но мы, пусть не так грубо, поступаем подобно воинам во время страстей Христовых: мы хотели бы закрыть Христу глаза, чтобы без помехи ударить Его, а Он нас не видел бы. Разве не это мы делаем, когда прячемся от Божьего присутствия и поступаем по своей воле, по своим настроениям и прихотям, вопреки тому, что есть воля Божия? Мы пытаемся накинуть покров на Его глаза, но ослепляем только себя самих. Как же мы можем в такие минуты приходить в Его присутствие? Можем, конечно – в покаянии, с сокрушенным сердцем; но нельзя идти, рассчитывая, что мы тут же будем приняты с любовью, как Его друзья.

Вспомните разные места в Евангелии: люди гораздо большего, чем мы, духа не осмеливались принять Христа. Вспомните сотника, который просил Христа исцелить своего слугу. Христос сказал: «Я приду», но сотник ответил: «Не надо – скажи только слово, и слуга мой исцелеет». Так ли мы поступаем? Обращаемся ли мы к Богу, говоря: «Не делай Свое присутствие явным, ощутимым для меня; достаточно, чтобы Ты сказал слово, и совершится то, что должно; пока мне не надо большего…» Или вспомните Петра в лодке после большого улова рыбы: он упал на колени и сказал: «Оставь меня, Господи, я человек грешный!» Он просил Господа уйти из его лодки, потому что, может быть, впервые испытал смирение; а пережил он чувство смирения, потому что внезапно прозрел величие Христа. Случается ли это когда–либо с нами? Когда мы читаем Евангелие и перед нами встает неотразимая красота и слава образа Христова, когда мы молимся и нас охватывает чувство величия и святости Божией, говорим ли мы когда–нибудь: «Я недостоин, чтобы Ты пришел ко мне»?.. А что сказать о тех случаях, когда мы должны понимать, что Он и не может прийти к нам, потому что нас–то нет, чтобы Его принять; мы хотим получить что–тоот Него, а вовсе не Его Самого. Можно ли это назвать отношениями? Так ли мы относимся к друзьям? Ищем ли мы того, что дает дружба, или любим самого друга? И в какой степени это же верно по отношению к Господу?

Теперь подумаем о молитвах, ваших и моих; вспомним, как сильна, горяча, глубока бывает молитва, когда молишься о ком–то, кого любишь, или о чем–то важном для тебя. Сердце открыто, всё наше существо собрано и сосредоточено в молитве. Значит ли это, что весь смысл этой молитвы, вся ее сила – во встрече с Богом? Нет; это значит только, что для тебя важен предмет твоей молитвы. Потому что когда после такой горячей, глубокой, напряженной молитвы о любимом человеке или по поводу тревожных обстоятельств мы переходим к следующей теме, которая не так глубоко нас затрагивает, и мы остываем – что изменилось? Бог ли охладел или отошел в сторону? Нет, это просто значит, что вдохновение и напряженность нашей молитвы родились не от Божьего присутствия, не от моей веры в Него, моей тоски по Богу, чуткости к Нему, а лишь от того, что мое сердце болеет о ком–то, о чем–то – но не о Боге. Как же тогда удивляться, что мы не ощущаем Божьего присутствия? Не Он отсутствует, а нас нет при такой «встрече». Не Он, а наше сердце остывает, потому что Он для нас не так уж много значит.

Иногда Бог «отсутствует» еще и по другой причине. Пока мы подлинны, пока мы являемся самими собой, Бог может присутствовать во встрече и может что–то для нас сделать. Но как только мы напрягаемся быть не тем, что мы есть на самом деле, то для нас ни сделать ничего нельзя, ни сказать; мы становимся фиктивным, подставным существом, а с такой нереальной личностью Бог ничего не может сделать.

Для того чтобы мы могли молиться, мы должны войти в отношения, которые определяются как Царство Божие . Мы должны сознавать, понимать, что Он – Бог, что Он – Царь, и отдаться, поручить себя Ему. Мы всегда должны хотя бы помнить о Его воле, даже если пока неспособны ее выполнить. В противном случае, если мы относимся к Богу, как богатый юноша, который не мог последовать за Христом, потому что был слишком богат, – как можем мы тогда встретиться с Ним? Как часто посредством молитвы, посредством глубокого общения с Богом, по Которому мы тоскуем, мы просто ищем для себя немного радости; мы не готовы продать всё, чтобы купить взамен драгоценную жемчужину. Как в таком случае можем мы обрести эту жемчужину? Ее ли мы ищем?.. Ведь подобное происходит и в человеческих отношениях: когда мужчина или женщина полюбит кого–то, все остальные люди уже не имеют для него, для нее того же значения. Это выражено в древнем изречении: «Когда у юноши есть невеста, он окружен уже не мужчинами и женщинами, а просто людьми».

Не это ли может, не это ли должно произойти со всяким нашим богатством, когда мы обращаемся к Богу? Не должно ли оно стать своего рода фоном, бледным и серым, на котором со всей рельефностью будет выделяться единственная значительная Личность? Нам хотелось бы иметь один мазок небесной лазури для полноты картины нашей жизни, в которой столько темных сторон. Бог же готов оказаться вне нашей жизни, Он готов взять на Себя всю ее полностью, как крест, но не готов быть просто одним из обстоятельств в нашей жизни.

Так вот, когда мы пришли к выводу, что Бог отсутствует, не следует ли нам поставить перед собой вопрос – кого мы в этом виним? Мы всегда виним Бога, – либо обвиняем Его прямо в лицо, либо жалуемся другим, что Он отсутствует, что Его никогда нет, когда Он нужен, что Он не отзывается, когда к Нему обратишься. Иногда мы более «благочестивы» – именно в кавычках! – и говорим: «Бог испытывает мое терпение, мою веру, мое смирение», и находим множество способов обратить Божий суд о нас выгодной для нас стороной: «Я так терпелив, что могу терпеть даже Самого Бога!» Разве это не так?..

Помню, когда я был молодым священником, я однажды произнес проповедь, одну из многих, произнесенных мною в приходе. После службы ко мне подошла девушка и сказала: «Отец Антоний, вы, наверное, очень плохой человек», Я ответил: «О да, – но как вы об этом узнали?» Она пояснила: «Вы так хорошо описали наши грехи, что, конечно, вы сами их все совершили». Разумеется, дурные мысли и дурные состояния, неприглядное описание которых я вам здесь предлагаю, вероятно, мои собственные, но, может быть, хоть в какой–то мере, всё же и ваши.

Если мы хотим молиться, то сначала должны быть убеждены в том, что мы – грешники, нуждающиеся в спасении, что мы отделены от Бога, что не можем жить без Него, и единственное, что мы можем Ему принести, это наша отчаянная тоска о том, чтобы стать такими, какими Бог принял бы нас, принял в нашем покаянии, принял нас с милосердием и любовью. И вот молитва, с самого ее начала, – это наше посильное восхождение к Богу, момент, когда мы поворачиваемся к Богу, не решаясь подойти ближе, зная, что если мы встретим Его слишком рано, прежде, чем Его благодать поможет нам встретить Его – встреча будет судом. Всё, что мы можем сделать, это повернуться к Нему в благоговении, в трепетном преклонении и почитании, на какие мы только способны, со всем вниманием и серьезностью, и просить Его сделать с нами что–то, что даст нам способность встретиться с Ним лицом к лицу, не в суд и не в осуждение, но в жизнь вечную.

Здесь я хотел бы напомнить вам притчу о мытаре и фарисее. Мытарь приходит в храм и стоит позади, у входа. Он знает, что стоит осужденным; он знает, что в категориях справедливости ему надежды нет, потому что он не причастен Царству Божию; он – вне царства правды и праведности или царства любви, потому что не принадлежит ни царству праведности, ни царству любви. Но в той жестокой, уродливой жизни насилия, которая является его жизнью, он научился чему–то, о чем праведный фарисей не имел и понятия. Он научился, что в мире соперничества, в мире хищнических отношений, жестокости и бессердечия, единственное, на что можно надеяться – это на вторжение милосердия, на вторжение сострадания, неожиданное и невероятное, которое не коренится ни в исполнении долга, ни в строе естественных отношений, и которое приостановило бы закономерность жестокости, насилия и бессердечности в повседневной жизни. Мытарь, будучи вымогателем, ростовщиком, хищником, знал из собственного опыта, что бывают моменты, когда безо всякой причины – поскольку это никак не входит в его мировоззрение – он вдруг простит долг, потому что его сердце дрогнуло и стало уязвимым; когда, может случиться, он не предаст кого–то в тюрьму, потому что человеческое лицо что–то ему напомнило или звук голоса коснулся его сердца. Логики в этом нет; это не входит ни в его образ мыслей, ни в его обычный образ действий. Тут, наперекор и вопреки всему, вторгается нечто, чему он не может противиться; и он тоже, вероятно, знает, как часто сам бывал спасен от конечной катастрофы этим вторжением неожиданного и невероятного – милости, сострадания, прощения. И вот он стоит у церковной притолоки, зная, что область внутри храма – область праведности и любви Божией, которой он не принадлежит и куда вступить не может. Но он по опыту знает, что невероятное сбывается, и тут–то он и говорит: «Помилуй! Нарушь законы справедливости, нарушь законы религии, милостиво сойди к нам, не имеющим права ни на прощение, ни на то, чтобы вступить в эту область». И вот я думаю, что это – исходная точка, от которой мы должны начинать снова и снова, постоянно.

Вы, вероятно, помните место у апостола Павла, где Христос ему говорит: Сила Моя в немощи совершается… Эта немощь – не та слабость, которую мы обнаруживаем, когда грешим и забываем Бога, но такая слабость, которая означает гибкость до конца, полную прозрачность, всецелое предание себя в руки Божии; обычно же мы стараемся «изо всех сил» и мешаем Богу явить Его силу.

Когда ребенок только начинает учиться писать и не знает, что от него ожидается, то его рука совершенно гибко и послушно управляется рукой матери; как только он вообразит, что понял, и старается «помогать», всё идет вкривь и вкось: вот что я имею в виду, когда говорю, что сила Божия совершается в немощи. Или же возьмите парус: ветер может его наполнить так, что он понесет весь корабль – только потому, что парус гибок; если вместо паруса вы поставите прочную доску, то ничего не получится… Железная рукавица крепка, но как мало можно ею сделать; перчатка хирурга еле чувствуется, еле приметна, ничего не стоит ее порвать, но благодаря ей «умная» рука врача творит чудеса… И вот одна из вещей, которым Бог постоянно старается нас научить вместо воображаемой и ничтожной, анархичной нашей «силы» – это хрупкость, гибкость, всецелая отдача себя в руки Божии.

Я вам дам пример. Двадцать пять лет тому назад один мой друг, у которого было двое детей, погиб при освобождении Парижа. Дети его не любили меня, ревновали, что у отца есть такой друг, но когда отец умер, они потянулись ко мне – потому что я был другом их отца… И вот его дочь, девочка лет пятнадцати, пришла однажды ко мне в приемную (я был врачом прежде чем стать священником) и увидела, что рядом с медицинскими принадлежностями у меня на столе лежит Евангелие. Со всей самоуверенностью юности она сказала: ”Не понимаю, как может образованный как будто человек верить в такую чепуху». Я ее тогда спросил: «А ты читала?» Она ответила: «Нет». – «Так вот помни: только очень глупые люди судят о вещах, которых не знают». После этого она прочла Евангелие, и оно настолько покорило ее, что вся ее жизнь переменилась, потому что она начала молиться, Бог дал ей испытать Свое присутствие, и она некоторое время жила этим. Потом она заболела неизлечимой болезнью, и когда я уже был священником в Англии, прислала мне письмо, где говорила: «С тех пор, как тело мое начало слабеть и вымирать, дух мой более живой, чем когда–либо, и я ощущаю Божие присутствие так легко и с такой радостью». Я написал ей в ответ: «Не ожидай, что это состояние продлится; когда сил еще убавится, ты не сможешь больше собственным порывом устремляться к Богу, и придет время, когда тебе покажется, что к Богу нет доступа». Через некоторое время она снова мне написала: «Да, вы были правы; я теперь так слаба, что не могу собрать сил, чтобы устремляться к Богу или даже тосковать по Нему, и Бога словно нет». Я ей тогда ответил, чтобы она попробовала поступить по–другому: научиться смирению в подлинном, глубоком смысле этого слова.

На латинском языке humilitas, смирение происходит от слова humus – «плодородная земля»; и вот, смирение не заключается в том, чтобы, как мы это постоянно делаем, «прибедняться», и думать и говорить о себе плохое, и убеждать других, будто наши ходульные манеры и есть смирение. Смирение – это состояние плодородной земли; земля всегда у нас под ногами, она самоочевидна, она забыта; по ней мы ходим – и никогда ее не вспомним; она открыта всему, в нее мы кидаем отбросы, всё, что нам не нужно. Она безмолвна и всё принимает, – и самый навоз, и отбросы она принимает творчески и обращает их в живое и животворное богатство. Она самое разложение претворяет в новую силу жизни; открытая дождю, открытая всякому семени, она приносит плод в тридцать, в пятьдесят и во сто крат.

И я посоветовал этой женщине: «Учись быть такой же перед Богом: отдающейся, не сопротивляющейся, готовой принять и от людей и от Бога, что бы они ни дали». И на самом деле ей пришлось много претерпеть от людей. После шести месяцев ее болезни муж устал от того, что у него умирающая жена, и бросил ее: она с избытком познала отвержение, но и Бог осиял ее Своим светом и послал освежающий дождь. Немного позже она написала: «Я совсем истощена. У меня нет сил устремляться к Богу, но теперь Бог Сам сходит ко мне».

Этот рассказ – не только иллюстрация, он подчеркивает основную мысль: вот та немощь, в которой Бог может явить Свою силу, и вот такая ситуация, когда отсутствие Божие обращается в Его присутствие. Мы не можем насильно завладеть Богом; но если мы стоим, как мытарь или как эта женщина – за гранью того, что «правильно», но в пределах, где царит милосердие, мы можем встретить Бога.

Теперь постарайтесь продумать «отсутствие» Бога, и поймите всем своим существом, что раньше чем стучать в дверь (и это не только дверь Царства в общем смысле, Христос действительно говорит: Я есмь дверь ), надо осознать, что мы находимся вне, снаружи. Если мы по безумию вообразим, что мы уже в Царстве Божием, то, разумеется, и стучаться некуда, остается только глядеть вокруг – где же ангелы и святые и предназначенная для нас обитель? И когда мы не увидим ничего, кроме темноты или стен, то вполне справедливо можем удивляться, до чего непривлекателен рай… Надо осознать, что мы еще не в раю, что мы всё еще вне Царства Божия, и тогда спросить себя: где же дверь и как в нее стучать?

Стучитесь!

В прошлой беседе я говорил о том, как мы воспринимаем отсутствие Бога – не объективное Его отсутствие, а то, как мы лично это состояние переживаем. И я сказал, что пока мы не осознали, что находимся вне Царства Божия, и, чтобы нас впустили, нам нужно стучать в дверь, мы можем долгие годы прожить в иллюзии, будто уже там находимся, и никогда не достичь тех глубин, где Божие Царство раскрывается во всей своей красоте, во всей своей правде, во всей своей славе.

И вот, говоря, что мы находимся «снаружи», я не имею в виду, что мы просто и радикально вне Царства, как могли бы просто и радикально находиться уже в его пределах. Здесь, я думаю, скорее можно говорить о постепенном продвижении из глубины в глубину или от высоты к высоте, так, что на каждой ступени мы уже обладаем каким–то богатством, какой–то глубиной – и вместе с тем продолжаем тосковать и стремиться дальше, к большему богатству и к большей глубине. Это очень важно помнить, потому что даже находясь еще вне Царства Божия, мы уже удивительно богаты. Бог столько нам дал: мы одарены умственно и эмоционально, наша жизнь так полна, что нам может показаться, будто большего уже не может и быть, что мы достигли полноты, цельности, предела нашего поиска. Но мы должны понять и должны помнить, что всегда есть что–то большее. Мы можем ликовать о том, что как мы ни бедны – мы так богаты, но одновременно устремляться к подлинному сокровищу Царства Божия, не давая себе увлечься тем, что уже имеем, чтобы не отвернуться от того, что еще впереди.

Мы должны помнить, что всё, чем мы обладаем, нам дано в дар. Первая заповедь блаженства говорит о нищенстве, и только если мы живем этой заповедью, мы сможем войти в Царство Божие. У этой заповеди двоякий смысл; с одной стороны очевидно, что, хотим мы того или нет, мы не обладаем ничем, что могли бы удержать; мы обнаруживаем, что мы – ничто и ничем не обладаем: всеконечная, зияющая, безнадежная нищета. Мы существуем, потому что Бог нас вызвал к бытию, привел нас в бытие; мы ничем в этом не участвовали, это не было действием нашей свободной воли. Мы не владеем жизнью так, чтобы кто–то в любой момент не мог бы ее у нас отнять, и в этом смысле всё, чем мы являемся, и всё, что у нас есть – недолговечно. У нас есть тело – но оно умрет; у нас есть ум – но достаточно крошечному сосуду разорваться в мозгу, чтобы самый великий ум угас; у нас есть чуткое, живое сердце, но приходит мгновение, когда мы хотели бы выразить всё свое сочувствие, всё свое понимание кому–то, кто в этом нуждается, – а у нас в груди только камень…

Так что можно в каком–то смысле сказать, что мы не обладаем ничем, потому что мы не вольны ни в чем, что у нас есть. И это могло бы привести нас не к чувству, что мы принадлежим Царству Божию, и к радости об этом, но к отчаянию – если бы мы не помнили, что, хотя ничто не наше – так, что нельзя было бы у нас отнять, – однако всё это у насесть . Мы богаты, и всё, чем мы обладаем, есть дар и свидетельство любви Божией и любви человеческой, всё – непрерывный поток Божественной любви; и в силу этого (и поскольку мы ничем не обладаем) любовь Божия проявляется с постоянством и полнотой. А всё то, что мы загребаем в собственные руки, чтобы присвоить, бывает тем самым вырвано из области любви. Да, оно становится нашим – но любовь потеряна. И только те, которые отдают всё, получают опыт подлинной, всецелой, окончательной, неизбывной духовной нищеты – и обладают любовью Божией, выраженной во всех Его дарах. Один из наших русских богословов, отец Александр Шмеман, сказал: «Вся пища мира есть любовь Божия, ставшая съедобной». Я думаю, что это действительно так; и в то мгновение, когда мы стараемся разбогатеть, удержав что–то для сохранности в руках, мы оказываемся в проигрыше, потому что пока у нас в руках ничего нет, мы можем брать или не брать, или делать ими что угодно.

Вот это и есть Царство Божие: мы чувствуем, что свободны от обладания; и эта свобода устанавливает нас в таких взаимоотношениях, где всё – любовь человеческая и Божия любовь.

Так что если рассуждать в таких категориях, можно это перенести на то, о чем я уже говорил раньше. Да, мы богаты; но никогда не должны обольщаться этим достоянием и воображать, будто можно разрушить старые житницы, старые амбары и строить новые для того, чтобы сложить туда еще и еще больше добра (см. Лк. 12: 16–22). Копить ничего нельзя, – ничего, кроме самого Царства Божия. И тогда мы можем отрясать одну вещь за другой, чтобы двигаться вперед свободными – свободными от обладания. Не замечали ли вы, что быть богатым всегда значит обеднеть на каком–то другом уровне? Достаточно нам сказать: «Вот часы – они мои», и зажать их в кулаке, как мы оказываемся обладателями часов, но лишаемся руки. А если и ум замкнуть на нашем имуществе, если замкнуть и сердце, чтобы уберечь и никогда не потерять то, что в нем хранится, то оно становится таким же мелким, как та вещь, на которой мы замкнулись.

Если всё это верно, то в момент, когда мы канули на самое дно и дальше некуда, когда вся наша нищета зияет перед нами, то мы уже на краю Царства Божия, мы уже почти знаем, что Бог есть любовь и что Своей любовью Он нас держит. И в эту минуту открываются одновременно две возможности: мы можем начать молиться из всеконечного горя, лишенности, нищенства, – и можем ликовать, что так одарены любовью Божией. Но это возможно только при условии, что мы познали то и другое опытно , потому что пока мы воображаем, что богаты, нам не за что благодарить Бога, и у нас нет пути узнать, что мы любимы Им. Наши благодарения Богу – слишком часто благодарность «вообще», и покаяние, которое мы приносим Богу, часто слишком обобщено.

Я пережил это однажды при очень неромантических и недуховных обстоятельствах. Однажды подростком, я ехал кого–то навестить и тщательно рассчитал время в надежде приехать к обеду: я думал, что если приеду вовремя, то меня не заставят ждать в соседней комнате, чем–нибудь да покормят! Но, как всегда бывает в таких случаях, поезд опоздал, и я приехал после обеда, голодный, как волк. Я был с товарищем, и поскольку мы были действительно слишком уж голодны, мы попросили чего–нибудь перекусить. Нам предложили пол огурца. Мы посмотрели на этот огурец и друг на друга и подумали: это всё, что нам Бог посылает?!.. И тогда мой товарищ сказал: «Давай помолимся». У меня мелькнуло: это за огурец–то?!. У моего друга было больше веры, он был более благочестив, чем я, и мы прочитали вместе Девятый час, еще несколько молитв, затем молитву перед едой; и всё это время я не мог оторваться мыслью от этой половины огурца, четверть которого достанется мне. Потом мы разломили этот огурец и ели его. И я за всю жизнь никогда не был так благодарен Богу ни за какое количество пищи. Я ел его, как едят священную пищу. Я ел внимательно, чтобы не упустить ни одного мгновения этого наслаждения от свежего огурца, и когда мы кончили, я без колебаний сказал: «А теперь давай поблагодарим Бога», и мы снова молились в благодарности.

Это важно, потому что невозможно жить молитвенной жизнью, невозможно двигаться вперед, к Богу, если мы не свободны от обладания: обе наши руки должны быть открыты свободно, сердце должно быть абсолютно открытое – не как кошелек, который мы боимся оставить открытым, чтобы из него не выпали деньги, но как кошелек открытый и пустой, – и ум должен быть совершенно открытый, «пустой» к неизвестному и неожиданному. Вот так мы одновременно и богаты, и полностью свободны от обладания. И тогда можно говорить о том, что мы еще вне Царства Божия – но так богаты; или внутри его – и так свободны.

Так бывает, например, когда мы постимся. Я не говорю о том посте и воздержании, которое сосредоточено только на желудке, но о той трезвости, которая делает нас способными – а то и понуждает нас – ничем не быть порабощенными. Это для нас вопрос всей жизненной установки. Прежде всего это относится к воображению, потому что грех начинается в воображении. Один из православных писателей IX века сказал, что грехи плоти это грехи, которые дух совершает против плоти. Ответственна не плоть, – и, я думаю, в этом смысле мы должны научиться владеть своим воображением. Пока воображение нами не овладело, всё вне нас; раз воображение вплелось в вещи, мы уже к ним прилипли. Вам, например, известно, что существует еда: мясо, овощи, сладкое и т.д. Вы знаете, что это объективный факт. Если вы усядетесь и скажете: «Я не очень голоден, но здесь столько заманчивой снеди, – чего же мне хочется?» – то через пять минут вы уже протянули щупальцы ко множеству вещей. Вы будете, как Гулливер, привязаны к земле одним волоском, и еще одним, и еще одним; каждый волосок – пустяк, а все волоски вместе будут держать вас крепко привязанным к земле. И как только вы вполне дали своему воображению разгуляться, всё становится гораздо труднее. В этом смысле нам надо быть трезвыми и бороться за свободу. Существует очень большая разница между любовью и привязанностью, между голодом и жадностью, между живым интересом и любопытством – и т.д. У каждой из наших естественных наклонностей есть зараженный злом двойник; он–то и есть один из путей к нашему порабощению. Это то, что я имел в виду, когда говорил о протянутых щупальцах; их надо убрать, втянуть назад. Если не сказали «нет» вовремя – не миновать борьбы. Но тогда будьте беспощадны, потому что ясность ума и независимость более драгоценны, чем то удовлетворение, которое вы получаете через порабощение.

И вот, если то, что я сказал – справедливо, то дальше мы должны стучаться в дверь. И тут некоторые проблемы становятся особенно обостренными. Если бы речь шла о двери того или другого храма, то было бы просто: мы бы пошли и постучались. Но беда в том, что чаще всего мы не знаем, куда стучаться. Часто человек хочет молиться, и встает перед ним вопрос: где же средоточие молитвы? Куда обратить свой взор, свое сердце?.. Если вы мусульманин, то это просто: вы повернетесь к Мекке. Но даже и тогда, повернувшись к Востоку – что же дальше? Нельзя сосредоточиться ни на чем меньшем, чем Бог. Как только вы стараетесь сосредоточиться на Боге воображаемом или на Боге, Которого можно себе представить, возникает риск, что между собой и подлинным Богом вы поставите идола. Эту мысль еще в IV веке выразил святой Григорий Богослов, который говорит, что как только мы ставим перед собой нечто видимое – будь то распятие, престол, икона – или незримый образ Бога, Каким мы себе Его представляем, или Христа, Каким мы Его видели на изображениях – и сосредотачиваем на этом свое внимание, то между собой и Богом мы поставили преграду, потому что тем образом , который мы себе составили, мы подменили Личность , к Которой обращаемся с молитвой. А делать нужно вот что: собрав всё наше знание о Боге для того, чтобы предстать в Его присутствие, помнить затем, что всё мое знание о Нем – это мое прошлое, оно как бы за моей спиной, а я сам стою лицом к лицу с Богом во всей Его сложности, во всей Его простоте, таким близким и таким непостижимым. Только если мы стоим совершенно распахнутыми к неизвестному, это неизвестное, Этот Неизвестный сможет открыться нам, как Сам захочет, – нам, таким, какие мы есть сегодня. В такой открытости сердца, в такой открытости ума мы должны стоять перед Богом, не стараясь придать Ему какую–то форму или втиснуть Его в понятия и образы, – и тогда постучаться.

Куда?.. Евангелие говорит нам, что Царство Божие прежде сего внутри нас самих. Если мы не можем найти Царства Божия внутри себя, если мы не можем встретить Бога внутри, в своих глубинах, то очень маловероятно, чтобы мы Его встретили где–то вне себя. Когда первый космонавт Гагарин возвратился из «космоса» и сделал свое знаменитое заявление, что Бога в небесах он не встретил, один московский священник заметил, что «если Вы не встретили Его на земле, Вы никогда не увидите Его на небесах». Если я не могу соприкоснуться с Богом, так сказать, под собственной кожей, в том маленьком мире, которым я являюсь, то очень маловероятно, что даже встретив Его лицом к лицу, я Его узнаю. Святой Иоанн Златоустый сказал: «Найди дверь своего сердца, и ты увидишь, что это дверь в Царство Божие». Поэтому обращаться надо внутрь себя, а не наружу – но особым образом. Речь не о том, чтобы прибегнуть к самоанализу; я также не имею в виду, что внутрь надо идти приемами психоанализа или психологии. Это не путешествие в сущность моего собственного «я»; это путь через , сквозь мое «я», чтобы из собственных глубин вынырнуть там, где Бог есть, где Бог и мы встретимся.

Так что вопрос зарождающейся молитвы имеет два аспекта: во–первых, вхождение внутрь, и во–вторых, как мы произносим слова молитвы и куда мы их обращаем.

Сейчас я скажу о втором. В направлении чего, в направлении Кого я должен обращать острие своей молитвы? Очень часто человек старается кричать в небо и удивляется, что небо пусто и не отзывается. Но там и не найдется отклика. В VII веке Иоанн Лествичник писал, что молитва, слова молитвы подобны стреле. Но иметь стрелу еще недостаточно; если вы хотите попасть в цель, вам нужен лук с хорошей тетивой и крепкая рука, чтобы его натянуть. Если у вас хороший лук, но вы не умеете натянуть тетиву, ваша стрела пролетит недалеко и скоро упадет на землю. Если вы не пошлете стрелу рукой сильной, стрела также не достигнет цели. Поэтому нужен лук, нужна тетива, нужна рука, нужна сила. Если слова молитвы – стрела, мы должны нацеливать их в самую глубину, туда, где Бог пребывает в нас; мы должны обратить наш лук внутрь, чтобы поразить себя в самую нашу глубину. И еще мы должны создать все необходимые условия, чтобы стрела могла лететь с силой. Очень часто мы в молитве невнимательны, наше сердце не в ней, и та жизнь, какой мы живем, не служит молитве опорой… Такова, если хотите, аналогия с луком, тетивой и силой.

Бывают моменты, когда можно сделать попытку прорваться в глубины, взывая к Тому, Кто в корне и глубине всякой вещи, но вы совершенно ясно будете видеть, куда вы направляетесь и куда нацеливаете молитву: не назад, не ввысь, но глубже и глубже, на всякое противодействие, которое стоит на пути, на всякую скрытую уловку и заблуждение, на всё, что препятствует вам проникнуть в самую глубину. И тогда молитва станет чем–то вполне осуществимым – хотя и будет суровым, напряженным и отважным трудом.

И вот, прежде всего мы должны выбрать молитву. Это очень важный момент; как при человеческих взаимоотношениях важно употребить нужное слово, так же важно это и в молитве. Какую бы молитву мы ни выбрали, она должна быть для нас осмысленной и не вызывать у нас неловкости. Должен признаться, что когда я листаю существующие молитвенники, у меня часто возникает чувство неловкости. Мне представляется, что, будь Бог действительно, конкретно здесь, со мной, я бы никак не дерзнул держать перед Ним такие речи о Нем Самом и рассказывать Ему о Нем же массу вещей, которые Он знал задолго до того, как я вообще появился на свет. Итак, нужен выбор, потому что если вы стыдитесь своей молитвы, то Богу будет неловко и от вас, и от молитвы тоже, и вы никогда не сможете принести ее Богу от всего сердца. И вот первое – действительно найти слова молитвы, которые были бы достойны вас и достойны Бога. Я говорю «достойны вас и достойны Бога», потому что если они достаточно хороши для вас, то Бог может принять их, но если они для вас нехороши, то не докучайте ими Богу, Он слышал много гораздо лучших слов. Но не нужно стараться выискивать какие–то особенные слова; одна из опасностей в молитве – это стараться найти слова, которые были бы «на уровне Бога». К сожалению, поскольку никто из нас не на уровне Бога, у нас это не получается, и мы тратим массу времени, приискивая особенные слова.

Не пытаясь охватить всего в этой области, я хотел бы дать вам образец убедительности молитвенного действия или молитвенных слов. В еврейском фольклоре есть сказание о жизни Моисея, и в нем – замечательное место. Моисей встретил в пустыне пастуха. Он проводит с ним весь день и помогает ему доить овец, а к вечеру видит, как пастух собрал лучшее молоко в деревянную миску и поставил в отдалении на плоский камень. Моисей спрашивает его, зачем он это делает, и пастух отвечает: «Это Божье молоко». Моисей озадачен и спрашивает, что он имеет в виду. И пастух отвечает: «Из всего молока я всегда собираю лучшее и приношу его в дар Богу». Моисей, куда более изощренный умом и утонченный, чем пастух с его наивной верой, спрашивает: «И Бог пьет молоко?» – «Да, – отвечает пастух, – пьет». Чувствуя, что надо просветить бедного пастуха, Моисей объясняет ему, что Бог – чистый Дух и молока не пьет; но пастух уверен, что Он молоко выпивает. У них происходит спор, в заключение которого Моисей говорит пастуху, чтобы тот спрятался в кустах и посмотрел, действительно ли Бог приходит пить молоко, – после чего удаляется в пустыню на молитву. Пастух притаился в кустах, ночь наступила, и при лунном свете пастух видит лисичку, которая бежит из пустыни, оглядывается направо, оглядывается налево и, подбежав к миске, быстро лакает молоко, а потом снова убегает в пустыню. На следующее утро Моисей находит пастуха печальным и подавленным. «В чем дело?» – спрашивает Моисей. «Ты был прав, Бог – чистый Дух и Ему не нужно мое молоко». Моисей удивлен и говорит: «Ты должен радоваться, теперь ты знаешь о Боге больше, чем знал раньше!» – «Да, – говорит пастух, – но единственного, чем я мог выразить Ему свою любовь, я лишился». Тут Моисей что–то прозревает; он уходит в пустыню и начинает усердно молиться. Ночью, в видении, Бог к нему обращается и говорит: «Моисей, ты ошибся! Действительно, Я – чистый Дух. Но Я всегда принимал с благодарностью молоко, которое пастух приносил Мне в дар как выражение своей любви; но поскольку Мне, как чистому Духу, молоко не нужно, Я делился им с этой лисичкой, которая молоко очень любит».

Я постарался указать, во–первых, на то, что молитва должна быть обращена внутрь – не к Богу в небесах, не к Богу далекому, но к Богу, Который ближе к нам, чем мы сами это осознаем; а во–вторых, что первое действие молитвы – выбрать такие слова, которых мы не стыдимся, которые в полной мере выражают нас и которые нас достойны; и затем принести их Богу со всем разумением, на какое мы только способны. И надо всё свое сердце вложить в это молитвенное предстояние, в это признание Его своим Богом, в этот акт нежной любви, – действием, которое охватывает весь наш ум, всё наше сердце; и таким действием, которое совершенно адекватно тому, чем мы являемся.

Поэтому первое, что я предлагаю – это чтобы вы для начала продумали, какие слова молитвы значат для вас что–то, что вы можете принести Богу, будь это слова ваши собственные или кем–то уже сказанные. Задумайтесь о том, насколько они трогают ваше сердце, насколько вы способны сосредоточить на них свою мысль – потому что если вы не можете быть внимательны к словам, которые произносите, почему Бог должен быть к ним внимателен? Как Он может увидеть в них выражение любви, если вы не вкладываете в них своего сердца, если вы в них вложили только некоторую долю учтивости с долей рассеянности?

И тогда, если вы научитесь пользоваться молитвой, которую выбрали, в периоды, когда есть возможность всё свое внимание уделить Божественному присутствию и принести Богу эту молитву, постепенно сознание Бога вырастет настолько, что, находитесь ли вы с людьми, прислушиваетесь ли к ним, разговариваете или работаете наедине – это сознание достаточно сильно, чтобы даже на людях вы были в состоянии молиться. Аналогии, которые проводят наши духовные писатели, приложимы на двух уровнях: один проще и прямее и, мне кажется, очень хорошо выражает то, что они стремятся дать понять; другой несколько более возвышен.

Простая и прямая параллель – это высказывание святителя Феофана Затворника, который говорит: «Сознание присутствия Божия должно быть у нас таким же ясным, как зубная боль». Когда у вас болят зубы, вы об этом не забываете. Вы можете разговаривать, можете читать, прибирать, петь или делать что угодно – зубная боль при вас непрерывно, и вы не можете избежать ее назойливого присутствия. И он говорит, что подобным же образом мы должны воспитать боль тоски в своем сердце. Речь не идет о физическом сердце, но о том, чтобы в то мгновение, когда мы выпали из молитвенного соприкосновения с Богом, в наших тайниках вкоренилась такая «боль», которая была бы отчаянной тоской по Нему, чувством, что – «вот, я один; где же Он?»

В более возвышенном стиле это означает, что когда нас настигает большая радость, большое горе или большое страдание, то на протяжении дня мы о них не забываем. Мы слушаем, что нам говорят люди, работаем свою работу, читаем, делаем то, что от нас ожидается, а боль утраты, трепет радости, сознание захватывающего известия не покидают нас ни на мгновение…Таким же должно быть чувство присутствия Божия. И если это чувство так же ясно, тогда можно молиться в то время, как делаешь что–то другое. Можно молиться, когда работаешь физически, но можно молиться и когда ты на людях, что–то слушаешь, о чем–то разговариваешь или занят другим человеком. Но, как я уже сказал, это не случается сразу, и, я думаю, сначала мы должны, когда позволяют обстоятельства, упражняться в том, чтобы достигать молитвенного внимания и сердечного сокрушения, потому что в молитве очень легко рассеяться и из трезвости соскользнуть в грёзы. Станем поэтому учиться молитвенному вниманию, совершенной устойчивости, молитвенному предстоянию и преданию себя Богу в минуты, когда способны на это неразделенным умом и сердцем, и тогда можно будет попытаться делать это и в других обстоятельствах.

К этому мы подойдем в следующей главе, на примере того, как можно взять одну или две молитвы и пользоваться ими, чтобы прорваться в собственные глубины, в то место, где Бог пребывает. Я также постараюсь объяснить, как можно продвигаться внутрь, потому что это другого рода труд. Не забывайте о лисичке, она может оказаться полезной в вашей молитвенной жизни; и, раз уж речь зашла о лисицах, если хотите узнать, как подружиться с Богом, поучитесь у другой лисички (из книги А. де Сент–Экзюпери «Маленький Принц»), как подружиться с кем–то, кто очень чуток, очень раним и очень застенчив.

На пути вглубь

Я говорил о том, что одна из проблем, перед которой мы все стоим и которую должны решить, это – куда направить свою молитву . И я предложил – на самих себя. Только если молитва, которую вы хотите принести Богу, достаточно осмысленна и значительна для вас самих, вы сможете встать с ней перед Господом. Если вы невнимательны к словам, которые произносите, если ваше собственное сердце на них не отзывается или если ваша жизнь не устремлена в том же направлении, что и ваша молитва, она не вознесется к Богу. Поэтому, как я уже сказал, первое, что нам надо сделать – это выбрать молитву, которую мы сможем произнести всем сердцем, всем умом, всей своей волей: молитву, которая не обязательно должна быть выдающимся произведением литургического искусства, но должна быть правдивой и не слабее того, что вы хотите выразить. Вы должны эту молитву понимать во всем ее богатстве и точности.

При выборе молитвенных слов можно сделать три вещи: можно молиться своими словами, – это та молитва, которая ключом бьет из нашей собственной души; можно молиться краткой молитвенной формулой, – такого рода молитвы, при всей своей краткости, очень интенсивны и охватывают очень большую область, их содержание чрезвычайно многозначно; можно пользоваться тем, что называется, иногда несколько пренебрежительно, «готовыми молитвами», диапазон которых – от самых плоских произведений, когда люди стараются изобрести молитвы на все случаи жизни, до глубочайшего опыта святых, выраженного в молитвах, которые они не придумывали, но которые Дух Святой выковал в их жизни и сердце. Я хотел бы сказать нечто о каждом из этих родов молитвы.

«Свободная», «естественная» молитва, молитва своими словами возможна при двух обстоятельствах: или когда мы вдруг осознали присутствие Божие, и это сознание требует от нас отклика – молитвой, радостью, всеми формами ответа, на которые мы способны, будучи подлинно собой и предстоя перед Живым Богом; или это такое же осознание смертельной опасности, в которой мы находимся, – и тогда, приходя к Богу, мы внезапно кричим из глубины отчаяния и одиночества, и также из чувства, что нет надежды на спасение, если только Бог не спасет.

Эти два состояния представляют собой два крайних полюса: когда мы видим свое отчаянное положение, свою обезбоженность, одиночество, тоску – и неспособны прорваться сквозь них; или – чудо, что мы вдруг оказались лицом к лицу с Богом, когда мы можем молиться спонтанно, и не имеет особенного значения, какими словами. Мы можем повторять раз за разом «Радость, о, Радость!..» ; мы можем произносить любые слова, потому что слова не имеют значения, они только поддерживают настроенность, выражают нелепо, безумно, нашу любовь или наше отчаяние. Вы, наверное, помните евангельский отрывок о преображении, когда Петр обратился ко Христу: «Не построить ли три палатки – одну Тебе, одну Моисею и одну Илии?» И, по словам Евангелия, он не знал, что говорил (ср. Мк 9:6), потому что был вне себя; он оказался перед лицом чего–то настолько ошеломляющего, что просто сказал первое, что пришло на ум, выпалил от избытка чувств, выражая свое состояние.

Поэтому если мы воображаем, что в течение всей жизни можно молиться собственными словами, то это детское заблуждение. «Свободная» молитва должна вырваться из нашей души, мы не можем просто открыть кран, чтобы она потекла. Нет таких кладезей, откуда ее можно черпать в любой момент. Она бьёт из недр нашей души от изумления или от отчаяния, – но не из промежуточного состояния, когда мы не потрясены ни Божиим присутствием, ни ужасом того, что мы такое и каково наше положение. И значит, стараться прибегать к свободной молитве в такие периоды – совершенно иллюзорное упражнение. Бывают целые периоды, когда вы и не на дне морском, и не на гребне волны, и чтобы молиться, приходится делать что–то, – и это те периоды, когда мы не можем молиться спонтанно, но можем молиться по убеждению. Это очень важно, потому что, начиная молитвенную жизнь, многие думают, будто они недостаточно правдивы, если не переживают со всей силой слова и фразы, которые произносят – и это неверно. Иногда можно быть совершенно искренним по ясности ума, по прямоте воли, хотя в тот или другой момент слова или даже действия выражают то, чего сейчас не переживаешь.

Пример, который мне сейчас приходит на ум, состоит в следующем: когда вы живете семьей, работаете на изнурительной работе, вам случается вернутся домой физически измотанным. Если в эту минуту ваша мать, сестра, отец или кто другой спросит: «А ты меня любишь?» – вы скажете: «Да». Если же человек будет настаивать: «Ты действительно любишь меня вот сейчас, в эту минуту?» – то по честному вы могли бы сказать: «Нет, сейчас я не ощущаю ничего, кроме боли в спине и изнеможения во всем теле». Но вы будете совершенно правы, если ответите: «Да, люблю!», потому что знаете, что под покровом утомления струится живой поток любви. И когда Христос говорит: тот, кто Меня любит, исполнит Мои заповеди , это не означает: «Если вы Меня любите, то будете переходить от одного переживания к другому, из одного восторга в другой, от одного богословского прозрения к другому». Это означает: «Если вы верите Моим словам, то живите согласно тому, что получили», и здесь со гласно, со ответственно всегда означает как бы немножко выше наших возможностей, немножко больше, чем мы бы сделали своей охотой.

Поэтому есть и место и необходимость для молитвы, которая не бьет ключом, но действительно коренится в убежденности: для этого достаточно обратиться к огромному множеству уже существующих молитв. У нас есть богатый выбор молитв, которые были выстраданы подвижниками веры и рождены в них Духом Святым. Есть, например, псалмы, есть столько кратких и пространных молитв в литургической сокровищнице всех Церквей, из которой мы можем черпать. Важно отыскать и знать их достаточное число, чтобы в нужный момент найти соответствующие молитвы. Речь идет о том, чтобы выучить наизусть достаточное количество значительных для нас отрывков из псалмов или из молитв святых; каждый из нас более чуток к тем или другим отрывкам. Отметьте себе те отрывки, которые глубоко вас трогают, которые для вас осмысленны, которые выражают нечто – о грехе, или о блаженстве в Боге, или о борьбе, что вы уже знаете опытно. Заучите эти отрывки наизусть, потому что в какой–то день, когда вы так пали духом, так глубоко отчаялись, что не можете вызвать в своей душе ничего личного, никаких личных слов, вы обнаружите, что эти отрывки всплывут на поверхность и предстанут вам, как подарок Божий, как дар Церкви, как дар святости, восполняя упадок наших сил. Тогда–то нам действительно нужны молитвы, которые мы заучили так, что они сделались частью нас самих.

В православной Церкви существуют утренние и вечерние молитвы, которые, в общем, продолжительнее тех, которые употребляются на Западе. Чтение этих молитв занимает около получаса утром и получаса вечером. И люди стараются заучить их наизусть, так, чтобы и в другие моменты можно было из них черпать. Недостаточно, однако, просто заучить молитвы наизусть; если наша жизнь не есть молитва в действии, если жизнь и молитва не переплетены до конца, то молитва превращается в подобие вежливого мадригала, который мы преподносим Богу в те моменты, когда находим для Него время.

Если в утренних молитвах вы произнесли ту или другую фразу, то в течение дня вы должны эту фразу оправдать жизнью. Поэтому я думаю, что кроме запоминания наибольшего количества значительных для вас отрывков, нужно взять за правило, раз обнаружив фразу, которая поражает вас своим смыслом – при чтении ли Евангелия, Нового или Ветхого Завета вообще, среди богослужебных ли текстов – постараться исполнять ее на протяжении дня неуклонно , как можно дольше. Может быть, вы думаете, что можно так взять фразу и «жить» ею в течение целого дня. Но это очень трудно. Если вы сможете держаться одной фразы из одной молитвы в течение часа неукоснительно , то это уже большая удача – но сделайте это! Например: «Я прочитал слова ‘Готово сердце мое, готово, Боже!’ – и в течение получаса буду жить так , чтобы сердце мое было открыто Богу и готово исполнить Его волю». Полчаса, не больше, – а потом дайте себе передышку и перейдите на что–нибудь другое, потому что если вы будете силиться выполнять одну фразу, радикальную и трудную, то кончится тем, что вы просто скажете: «Больше не могу…» и бросите всё это занятие. Но если вы скажете: «Вот, у меня три или четыре фразы, молитвенные формулы на этот день, и я постараюсь жить одной из них с момента, когда утром произнесу ее, до десяти часов утра, затем перейду к следующей, затем к следующей», – то увидите, что постепенно все слова молитвы, все мысли и чувства, выраженные святыми в их молитвах, оживут в вас, начнут глубоко пронизывать вашу волю и преобразовывать и ее и ваше тело – потому что исполняются заповеди только при участии тела.

Может, однако, случиться, что вы скажете: «Я не очень переживаю эти слова». Так вот, если эти слова выражают ваше основное, глубинное убеждение, но вы ничего не чувствуете в данную минуту, обернитесь к Богу в раскаянии и скажите Ему: «Это мое основное, глубокое христианское убеждение, а вот смотри – я никак на него не отзываюсь!» И сказав это, вы, может быть, обнаружите, что вдруг начали молиться своими словами. Вы сможете выразить Богу свое сожаление, свое горе, свое отвращение к себе самому – и восстановится ваша решимость сказать Богу самую правду и то, что ваша воля едина с Его волей.

И наконец, можно молиться постоянным, насколько это возможно, молитвенным призыванием, которое служит фоном, подпоркой на протяжении дня и через всю жизнь. Сейчас я имею в виду специфически православную практику. Это то, что мы называем Иисусовой молитвой; это молитва, которая сосредоточена на имени Иисусовом: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного. Это молитва преимущественно монахов и монахинь, но ее употребляют и наши миряне. Это молитва устойчивости, ибо она не «дискурсивна», – в ней мы не переходим от одной мысли к другой; это молитва, которая ставит нас лицом к лицу с Богом в исповедании веры о Нем и определяет наше собственное положение. Согласно большинству православных подвижников и мистиков, это исповедание веры суммирует всё Евангелие.

В этой молитве мы, во–первых, исповедуем Христа – Господом , исповедуем Его державное право над нами, тот факт, что Он – наш Господин и наш Бог; это подразумевает, что вся наша жизнь в Его воле и что мы поручаем себя Его воле и ничему другому. Затем, в имени Иисус, мы исповедуем реальность Воплощения и всё, что Воплощение означает. Дальше – Христос : это Тот, в Ком мы видим воплотившееся Слово Божие, согласно Ветхому и Новому Завету, Помазанник Божий. Еще дальше – совершенное исповедание веры в то, Кем Он является: Сын Божий. Это не только исповедание веры в Иисуса Христа, ибо оно раскрывается на Троичность: Он есть Сын Отчий, и никто не может признать в Пророке галилейском воплощенное Слово Божие, кроме как если Дух Святой научит его видеть, и понимать, и поклоняться Ему; это четвертое исповедание веры, позволяющее нам стоять перед лицом Божиим в правде и исповедовать Его духом. И наконец, помилуй нас. Русское «Господи, помилуй» – перевод греческого Kurie elehson.

Я настаиваю на словах, которые мы употребляем в молитве, по той причине, что по сравнению с древностью, во всех современных языках слова приобрели более узкое, специальное значение. Очень часто мы употребляем слова молитвы, которые безмерно богаты, но не замечаем этого богатства, потому что воспринимаем слова не уровне их значения в нашей повседневной речи; а они могли бы иметь глубокий отклик в наших сердцах, если только связать их с тем, что нам известно на других уровнях.

Я хотел бы проиллюстрировать это примером, который может шокировать ученых–классиков, поскольку с филологической точки зрения он несколько сомнителен; но так как он основан на игре слов, которой много столетий назад пользовались греческие отцы Церкви, знавшие свой язык и такой игры не стеснявшиеся, я также воспользуюсь ею. В те или другие минуты нашей жизни большинство из нас произносит, восклицает слова «Господи, помилуй!» (греческое Kurie elehson) или хотя бы знает, что такие слова существуют. Мы, в общем, знаем, какое значение вкладываем в них: это призыв к Богу о милосердии, о милости, о сострадании, о ласковой заботе. В чем специалисты по древним языкам могли бы меня – а со мной и греческих отцов – упрекнуть, так это в том, что некоторые отцы производят слово elehson от того же корня, что и греческое обозначение «оливкового дерева», «оливки», «елея». Оставим, однако, эти споры ученым и посмотрим, что этот термин говорит нам в контексте Священного Писания. Произнося Kurie elehson, Господи, помилуй – можно ограничить значение этих слов тем, что это призыв к Божьему милосердию «вообще». Но это не может нас удовлетворить, потому что в такое «Господи, помилуй» мы не можем вложить целокупность нашей жизни; кроме того, в нашей обиходной речи такие слова просто мало что означают. Если же вспомнить об оливковом дереве, «маслине», оливковом масле в Ветхом и Новом Завете, мы обнаружим следующее: оливка, веточка оливкового дерева впервые упоминается при конце Потопа, когда голубь приносит эту веточку Ною. (И не тот ли это голубь, который парил над Христом в день Его крещения?) Эта оливковая веточка означала, что гнев Божий истощился, что прощение дано, как дар, что перед нами простираются и новое время и новый путь.

Это – первая ситуация. Однако мы не всегда можем следовать этим путем. Недостаточно просто располагать временем и новыми возможностями; если мы больны душой, если воля наша сломлена или если мы неспособны, будь то умом, будь то физически, ни различить пути, ни следовать им – нам нужно исцеление. Поэтому вспомним масло, которое милосердный самарянин возлил на человека, ставшего жертвой разбойников. Исцеляющая сила Божия дает нам возможность воспользоваться тем, что Божий гнев престал, тем, что нам предложено, как дар, прощение, предложены, как дар, время, пространство и вечность.

Другой образ – помазание священников и царей, которые из среды народа Израильского призывались встать на пороге между миром Божественным и человеческим миром, между единой и гармоничной волей Божией и пестрым, усложненным – а то напряженным и противоречивым – человеческим миром. И для того чтобы стоять на этом пороге, человеку нужно больше, чем человеческие способности; ему нужна одаренность от Бога. В знак этого и совершалось помазание над священниками и над царями. В Новом же Завете мы все – священники и цари, мы все облечены царственным священством, и наше призвание, человеческое и христианское, превосходит то, чего может достичь человек. Мы призваны стать и быть живыми членами Тела Христова, храмами на земле, чистыми и достойными Святого Духа, причастниками Божественной природы. Всё это превосходит наши человеческие способности, но одновременно, мы должны быть и человеками в полном смысле, в самом глубоком смысле, в котором христианин понимает человечество по образу воплощенного Сына Божия. Для этого нужны благодать и помощь Божии, и всё это обозначено тем же образом помазания.

Если с такой же простотой (нужны только словарь, Библия и немножко вдумчивости) и так же непосредственно продумать и другие слова, которые мы употребляем в молитве, они станут замечательно богатыми в умственном порядке. И тогда мы сможем быть более внимательными к тому, что произносим; наша молитва не будет состоять из слов опустошенных или слов, обозначающих что–то, подлинный смысл чего утрачен – а это случается постоянно. И тогда прежде чем сказать «Господи, помилуй!» – «Господи, прояви ко мне милосердие, сострадание; Господи, излей на меня Свою любовь и ласку», мы сумели бы продумать то положение, в котором вот сейчас находимся. Находимся ли мы на самой глубине падения? Стоим ли перед безграничными возможностями и, вместе с тем, неспособны ничего предпринять, потому что так глубоко ранены? Или же мы получили исцеление, но стоим перед лицом призвания настолько нас превосходящего, что не смеем и помечтать о нем?.. Но призвание это можно осуществить, только если Бог даст нам на то силы. Это тоже предполагает внимательное погружение в слова, такой подход к ним, чтобы они стали частью наших эмоций, чтобы вокруг них собиралась и сосредоточивалась вся интенсивность и глубина нашей личной жизни. Но если слова, которые мы употребляем, не приобретают реальности в том, как мы живем, они останутся бессмысленными и не приведут ни к чему: они будут, как лук без тетивы, из которого невозможно пустить стрелу. Совершенно бессмысленно просить Бога о чем–то, на что мы не готовы сами. Когда мы говорим: «Господи, избавь меня от того или другого искушения», и одновременно ищем, какими уловками нам до этого искушения добраться, рассчитывая, что теперь Бог настороже и силой вытащит нас из него, то у нас мало шансов на успех. Бог дает силу, но воспользоваться ею должны мы сами. Когда в молитве мы просим Бога дать нам силу сделать что–то в Его имя, это не значит, что мы просим Его совершить это вместо нас, поскольку мы слишком безвольны, чтобы проявить готовность действовать самим.

В житиях святых есть в этом отношении достаточно примеров, и в жизнеописании западного святого XVI века, Филиппа Нери, встречается именно такой случай. Филипп был довольно–таки горячего нрава, легко ссорился, братьям монастыря приходилось много терпеть от его вспыльчивости, и ему, конечно, тоже доставалось. Однажды он почувствовал, что так продолжаться не может. Был ли это порыв добродетельности или просто он больше не мог выносить своих собратьев – этого Житие не сообщает. Факт тот, что он бросился в часовню, упал на колени перед изображением Христа и молил избавить его, Филиппа, от вспыльчивости. И затем, полный надежды, вышел вон. Первый, кто ему повстречался, был брат, никогда не возбуждавший в нем никакого гнева, но впервые в жизни этот брат обошелся с ним придирчиво и неприязненно. Филипп вспылил и, кипя гневом, отправился дальше – и встретил другого брата, который всегда был для него источником умиротворения и радости. Но даже и этот принял его неприветливо. Филипп вернулся в часовню и снова бросился к ногам Христа: «Господи – я же просил Тебя избавить меня от вспыльчивости!» И Господь ответил: «Да, Филипп, вот потому Я и предоставляю тебе как можно больше случаев отучиться от нее».

Думаю, очень важно сознавать, что Бог поступит с нами именно так; Он не станет восходить за нас на крест снова и снова, каждый день. В какой–то момент мы должны сами взять свой крест и его нести. Каждый из нас должен взять свой крест, и когда мы о чем–нибудь просим в молитве, это подразумевает, что мы и сами беремся за дело со всей силой, всем разумом и всем вдохновением, какие только способны вложить в свое действие, со всем мужеством и всей энергией, которые у нас есть. Кроме того, мы исполняем дело и со всей той силой, какую нам подает Бог. Если мы этого не делаем, то наша молитва – пустая трата времени. Это и означает, что слова «Господи, помилуй!» или любые другие слова, которые мы произносим, должны быть направлены на нас самих; ум наш должен быть сформирован словами, со образен с ними, должен быть с ними в гармонии, наполнен ими. Сердце наше должно пропитаться ими с полной убежденностью и выражать их со всей силой, на которую мы способны; воля наша должна овладеть ими и превратить в действие. Таким образом, молитва и действие должны стать двояким выражением единого стояния перед лицом Бога, и самих себя, и всего, что вокруг. Иначе мы попусту тратим время. Какой смысл рассказывать Богу о чем–то неладном, а когда Он дает нам силы для борьбы – сидеть и ждать, пока Он Сам всё за нас сделает? Какой смысл твердить слова, которые стали такими несостоятельными, такими обессмысленными, что служат лишь паутинкой между нами и Богом?

Поэтому найди точные, нужные слова; найди и привяжи к ним всё свое внимание: ведь это слова правды, такие слова, которые Бог услышит, ибо они правдивы. Вложи в них всё свое сердце. Пусть эти слова оживут умственным пониманием, потому что они правдивы, и дай им вонзиться глубоко, в самые недра твоего сердца.

И у слов молитвы есть то свойство, что они всегда обязывают. Вы можете произносить слова молитвы, только подразумевая, что «если я говорю, значит, я буду это делать, когда представится случай». Когда вы говорите Богу: «Любой ценой, любой ценой, Господи, спаси меня!» , вы должны помнить, что этим вы обязуетесь мобилизовать всю свою волю, потому что когда–то Бог скажет: «Вот цена, которую надо заплатить». Древние писатели говорили: «Пролей кровь и примешь Дух». Вот – цена. Оставь всё – получишь небо; оставь порабощенность – приобретешь свободу. И так же, как ваша воля вовлечена уже не только в акт молитвы, но и во все вытекающие из него последствия, так же должно быть вовлечено и тело. Потому что человек – не просто душа, на какой–то срок сопряженная с телом; человек есть тело и душа, одно цельное существо. Поэтому в молитве должно присутствовать физическое усилие, физическое внимание, физический строй, устроение того, как вы молитесь. Если пища слишком утяжеляет вас и не дает молиться, то это усилие должно включать и пост. Если вы так поступаете – это и значит, что вы стучитесь в двери.

Теперь, если, вооружившись всеми этими словами, мы собрались пробиваться внутрь, как бурят, прокладывают путь в недра земли, чтобы извлечь оттуда что–то на поверхность, то надо быть готовыми на риск: уходить в глубины очень трудно. Звучит это просто; мы все считаем что в нас есть глубина, и чем больше в нее уходишь, тем оно становится замечательнее. Но это не так просто . Да, – когда мы достаточно углубились, то это верно; но путь очень похож на рассказы о поисках Священного Грааля или града Китежа. На пути приходится иметь место со всякими страшилищами, и эти страшилища вовсе не бесы, вовсе не наши ближние, а всего лишь мы сами. И от этого всё становится гораздо менее приятным и гораздо более трудным.

Обычно жадность, страх, любопытство заставляют нас жить вовне. В своей книге L’homme, cet inconnu Алексис Каррель, французский ученый, работавший в Америке, говорит: «Если спросить себя, где граница моей личности, то мы увидим, что язык лакомки, как щупальце, тянется ко всему съестному на свете; глаза любопытного, как щупальцы, устремлены на всё окружающее; уши любопытного всё разрастаются, стремясь уловить всё больше и больше». И если нарисовать картинку, на что мы похожи в таких категориях, то мы увидим, что наше внутреннее содержание очень невелико, потому что всё обращено наружу. Так что первое, что надо сделать, это отлепить от всего свои щупальцы и вобрать их внутрь. Невозможно идти вглубь, когда весь полностью находишься снаружи.

Попробуйте, и по пути вы обнаружите еще ряд полезных вещей. Например, найдите время побыть наедине с самим собой; закройте дверь и некоторое время, когда больше делать нечего, «осядьте» в своей комнате. Скажите: «Сейчас я с самим собой» и просто посидите так, сами с собой; после очень короткого времени вам, вероятно, станет скучно. И это очень поучительно, – это дает нам представление, что если мы так себя чувствуем всего после десяти минут наедине с собой, то неудивительно, что другим тоже становится скучно с нами! Почему же это происходит? Не потому ли, что нам почти нечем напитать свой ум, свои эмоции, свою жизнь? Потому что если вглядеться в свою жизнь пристально, очень быстро обнаруживается, что редко–редко мы живем изнутри наружу; мы, как правило, отзываемся на стимул, на побуждение извне. Иначе говоря, мы живем отраженной жизнью, ре агируем. Что–то случилось – и мы отзываемся; кто–то говорит – и мы отвечаем. Но когда нет стимула думать, говорить или действовать, оказывается: внутри нас очень мало такого, что побуждает нас действовать в каком бы то ни было направлении; и это очень драматичное открытие. Мы совершенно пусты, мы не действуем изнутри себя, но принимаем за свою собственную жизнь нечто, что на самом деле нам скармливается извне; нечто происходит и побуждает нас совершить следующее действие. Редко–редко нам удается жить просто глубиной и богатством, которые, как мы считаем, существуют у нас внутри.

В диккенсовских «Записках Пиквикского клуба» есть отрывок, очень хорошо описывающий мою жизнь и, возможно, тоже и вашу жизнь. Пиквик отправляется в клуб и нанимает извозчика; по пути он задает вознице множество вопросов и среди прочего спрашивает: «Как это такая жалкая и хилая лошаденка может тащить такую тяжелую и большую коляску?» И возница отвечает: «Дело не в лошади, сэр, дело в колесах». – «Что вы хотите сказать?» – спрашивает Пиквик, и кучер отвечает: «Видите ли, наша пара колес замечательная. Они так хорошо смазаны, что стоит лошади тронуться с места, как колеса начинают вращаться, и бедной лошади нужно бежать ради спасения собственной жизни». Взгляните на то, как мы большей частью живем: мы – не лошадь, которая тянет повозку, мы – лошадь, которая спасается от повозки, чтобы не быть ею раздавленной…

И вот потому что мы не знаем, как действовать без внешнего побуждения, оказывается: мы не знаем, что делать с самими собой, и нам делается всё скучнее и скучнее. Так что для начала надо научиться сидеть в одиночестве, не бояться скучать и уметь делать из этого соответствующие выводы.

Вскоре нам становится хуже, чем скучно, потому что это не та скука, когда можно сказать: «Я человек активный и привык быть полезным своему ближнему; я всегда занят тем, что творю добро, и состояние невесомости, когда я ничего не делаю для других – тяжелое испытание». Нет, тут мы мало–помалу обнаруживаем нечто другое. Нам скучно; мы стараемся выбраться из этой скуки и обращаемся внутрь себя, чтобы найти там что–нибудь, что рассеяло бы эту скуку, и очень скоро обнаруживаем, что нет ничего . Всё, что мы могли бы продумать, мы продумали уже десятки раз; весь запас наших эмоций похож на клавиатуру пианино, которое мы закрыли, потому что не привыкли, чтобы пианино играло само собой: нам нужен кто–то другой, кто играл бы на клавишах. Мы не привыкли «ничего не делать», и нам становится тревожно, а тревога перерастает в невыносимую муку. Если вы читали отцов пустыни, вы можете припомнить, что бывают моменты, когда они просто выбегали из кельи с криком о помощи, в надежде встретить что–нибудь или кого–нибудь – что угодно, что бы то ни было; сам черт был бы лучше, чем эта опустошенность самосозерцания. Святитель Феофан Затворник говорит: «Большинство людей подобны древесной стружке, свернутой кольцом вокруг собственной пустоты». Если у нас достаточно честности, мы должны признать, что это очень адекватное описание того состояния, в котором практически все мы находимся.

Тут мы должны пересилить свой ужас и сказать: «Нет, я не отступлюсь, я дойду до точки, когда самая эта мука побудит меня к тому, чего неспособна достичь добрая воля». И действительно, наступает момент, – момент отчаяния, тревоги и ужаса, который заставляет нас обратиться еще глубже внутрь и вопиять: «Господи, помилуй! Господи, я гибну – спаси!» Мы обнаруживаем, что в нас нет ничего, что могло бы дать жизнь, или, скорее, что есть жизнь; всё, что мы называли жизнью, принимали за жизнь, было снаружи, а внутри не было ничего.

И мы смотрим на эту пучину не бытия и чувствуем: чем больше мы в нее углубляемся, тем меньше от нас остается. Это мгновение опасное, это мгновение, когда нам надо остановиться, задуматься, всё взвесить. Это момент, когда мы достигли первого пласта глубины, того, где в нас зарождается способность стучать в дверь. На том уровне, где мы просто отдыхали от своего ближнего, раньше чем начали скучать, на уровне, где нам просто скучно, а затем и обидно от того, что мы скучаем, на уровне, где мы ёрзаем и тревожимся, а потом приходим в смятение, нам еще нет причины звать и вопить от отчаяния, переполняющего наш ум, наше сердце, нашу волю и наше тело чувством, что если только Бог не придет – я погиб, надежды нет, ибо я знаю, что если я и вынырну из этой бездны, то снова попаду в область призрачной, отраженной жизни, но не жизни реальной. Здесь же – момент, когда мы можем начать стучать в дверь, которая еще закрыта, но за которой – надежда, та надежда, которую Вартимей, слепец у врат Иерихонских, пережил из глубины своего предельного отчаяния, когда мимо проходил Христос.

Мы знаем из Евангелия, что ослепший Вартимей оказался нищим при дороге, без всякой надежды; он потерял всякую веру и всякую надежду на человеческую помощь и был вынужден побираться ради пропитания, надеясь не столько на милостыню, означающую милосердную, ласковую заботливость, сколько на подачку, когда монетку бросают, даже не увидев человека. И однажды он, теперь уже отказавшийся от надежды, окончательно слепой и осевший здесь в пыли, услышал о ч/Человеке, о новом Пророке, который творил чудеса по всей Святой земле. Будь у Вартимея зрение, он, вероятно, вскочил бы и побежал по всей стране, чтобы этого Пророка найти; но не угнаться ему было за этим странствующим чудотворцем. Поэтому он остался, где сидел, и сознание, что есть некто, кто, может быть, исцелил бы его, наверное, делало его отчаяние еще более острым. И однажды он слышит толпу, проходящую по дороге, толпу, которая звучала как–то необычно. По всей вероятности, как это случается со слепыми, у него развился слух и восприятие более чуткие, чем у нас, потому что он спросил: «Кто это проходит?» – и ему сказали: «Иисус из Назарета». И тут Вартимея охватило и предельное отчаяние и безмерная надежда. Безмерная надежда, потому что Христос проходил в пределах досягаемости; но на фоне самого мрачного отчаяния, потому что через несколько шагов он поравняется с Вартимеем, а еще через несколько шагов – пройдет мимо, и, вероятно, второго такого случая не будет. И из этой отчаянной надежды Вартимей начал звать и кричать: «Иисус, Сын Давидов! Помилуй меня!» Это был крик совершенного исповедания веры. В то мгновение, именно потому что его отчаяние было так глубоко, в нем родилась такая дерзновенная надежда и к нему пришло исцеление, спасение, цельность: Христос его услышал.

Со всецелой, совершенной надеждой всегда связана какая–то мера отчаяния. Это и есть тот момент, когда, войдя внутрь, мы можем молиться; и тогда слов «Господи, помилуй!» уже вполне достаточно. Тогда не нужны изощренные речи, которые мы часто встречаем в молитвенниках; достаточно просто кричать от отчаяния: «Помоги!» – и будете услышаны.

Очень часто, молясь, мы не находим у себя достаточно напряжения, достаточно убеждения, достаточно веры, потому что и отчаяние наше недостаточно глубоко. Мы хотим заполучить Бога, Его присутствие, вдобавок ко множеству других вещей; мы хотим Его помощи и одновременно стараемся получить помощь откуда только можем; мы приберегаем Бога про запас, как последнее средство. Мы обращаемся к сильным мира сего и к сынам человеческим и говорим: «Боже, дай им силу сделать это для меня!» , и лишь очень редко отворачиваемся от сильных мира и сынов человеческих и говорим: «Я никого не буду просить о помощи, лучше Ты Сам помоги мне!» Если наше отчаяние прорывается из достаточных глубин, если то, о чем мы просим, о чем кричим, настолько существенно, что выражает все нужды нашей жизни, тогда мы найдем слова для молитвы и сумеем достичь существа молитвы – встречи с Богом.

А теперь еще о смятении; связь мы можем найти в том же рассказе о Вартимее. Он вопиял – но что говорит Евангелие об окружавших его людях? Они старались заставить его замолчать, и можно легко себе представить тех благочестивых людей – зрячих, с уверенной поступью, здоровых, – которые окружали Христа, беседовали о высоких материях, о грядущем Царстве Божием и о тайнах Священного Писания, людей, которые оборачивались к Вартимею и говорили: «Не можешь ли ты, наконец, замолчать? Глаза, твои глаза – что они такое, какое они имеют значение, когда речь идет о Боге?» Вартимей как бы выбивался из контекста, требуя от Бога чего–то, что ему было отчаянно нужно; а тут происходил некий церемониал, и он нарушал его стройную гармонию: его нужно немедленно прогнать! Его нужно заставить смолкнуть! Но Евангелие также говорит, что несмотря на этих людей, которые на него шикали, он продолжал кричать о своем, о том, что ему было так нужно; чем больше его утихомиривали, тем сильнее он кричал.

Вот что я хотел бы вам передать. Есть греческий святой по имени Максим, который юношей пришел однажды в храм и услышал слова апостольского послания: Непрестанно молитесь … Эти слова настолько его поразили, что он подумал, что ничего другого не нужно, кроме как исполнить эту заповедь. И он вышел из храма, пошел в ближние холмы и начал молиться непрестанно. Он был греческим крестьянином IV века, знал наизусть «Отче наш» и несколько других молитв. И, – рассказывает он нам, – он читал молитвы одну за другой, повторяя их снова и снова, и снова. И ему было очень хорошо; он молился, он был с Богом, окрыленный ликованием, и всё казалось ему совершенным, – кроме того, что солнце постепенно клонилось к закату, становилось всё холоднее и темнее. И по мере того, как темнело, стали слышаться всякие тревожные звуки: хруст ветки под лапой дикого зверя, крики мелких животных, которых раздирали хищники, сверканье их глаз и т.д. И тут Максим почувствовал, что он совсем один, – малая беззащитная тварь в мире опасности, смерти, убийства, и что нет ему помощи, если Бог не придет на помощь. Он уже не читал Молитву Господню и Символ веры; он поступил точно так же, как Вартимей, и начал кричать: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!» И так он кричал всю ночь, потому что звери и их сверкающие глаза не давали ему заснуть. Потом настало утро, и он подумал: «Теперь звери заснули, я могу молиться», – но тут он почувствовал, что проголодался. Он решил собрать себе ягод и отправился в заросли, но сообразил, что все эти сверкающие глаза и когтистые лапы, наверное, прячутся где–нибудь в этих кустах. И тогда он начал пробираться очень осторожно и на каждом шагу повторял: «Господи, Иисусе Христе, спаси меня, помоги мне, спаси! Боже, помоги, защити меня!» – и на каждую собранную им ягодку приходилось по несколько молитв.

Прошло время, и после многих лет Максим встретил очень старого и опытного подвижника, который его спросил, как он научился непрестанной молитве. Максим сказал: «Думаю, что бес научил меня молиться непрестанно». Его собеседник ответил: «Мне думается, я понимаю, что ты имеешь в виду, но хотел бы увериться, что понимаю тебя правильно». И тогда Максим ему рассказал, как он постепенно свыкся с этими шорохами и деннонощной опасностью; но тогда на него напали искушения плоти, искушения ума, переживаний, а позже – и более яростные нападения от врага. И с тех пор не было мгновения ни днем, ни ночью, когда бы он не обращался к Богу с криком: «Помилуй, помилуй, помоги! На помощь, на помощь!» И однажды, много лет спустя, Господь явился ему; и покой, мир, тишина, безмолвие сошли на него. Не осталось страха – ни страха темноты, ни страха зарослей, ни страха бесовского, – Господь всё взял на Себя. «К тому времени, – сказал Максим, – я научился, что если Господь не придет Сам, я совершенно и безнадежно беспомощен; так что даже в безмолвии, в мире и в радости я продолжал молиться: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!», так как знал, что только Божье милосердие может дать мир сердечный, мир ума, тишину телесную и правую волю».

Так вот: Максим научился молиться, не избегая тревоги, но благодаря тревоге, и потому что его тревога была реальна, – за ней стояла реальная опасность. Если бы мы сознавали, что находимся в гораздо большей опасности, что дьявол рыщет, стараясь уловить и погубить нас, что всякая человеческая встреча есть суд, кризис, та ситуация, в которой мы все призваны или принять Христа в человеке, который нам повстречался, или быть ему Христовым вестником; если бы мы понимали, что всё в жизни насыщено значением, тогда мы умели бы кричать и молиться непрестанно, и тревога, смятение были бы не помехой, а тем именно обстоятельством, которое учит нас молиться, когда мы еще слишком неопытны для того, чтобы молиться из глубин, без побуждения, без стимула к молитве.

Как научиться молитве в условиях той жизни, которой мы живем, если мы о молитве не знаем ничего, не молились никогда в жизни или молились мало? Я испытал это в разнообразных условиях: в годы, когда занимался медицинской работой, пять лет в военных условиях, затем священником и т.д. – и получается! Получается, если ты достаточно прост и незатейлив, чтобы поступать следующим образом.

Проснувшись утром, первым делом поблагодари за это Бога, даже если тебя не особенно радует день, который тебе предстоит: Вот день, который сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в этом дне! (см. Пс 117: 24). Когда это сделано, дай себе время осознать правду того, что ты произнес, и принять ее на свой счет; может быть, на уровне глубинного убеждения, если не в порядке того, что мы назвали бы ликованием. А потом встань, умойся, приберись, сделай то, что тебе обычно надо сделать, и тогда вернись к Богу. Приди к Нему снова с двояким убеждением: что ты – Божий, и что этот день – тоже Божий, тоже принадлежит Ему, и что он совершенно нов, совершенно нетронут. Его никогда раньше не было. Употребляя русские образы, он – как широкая, незапятнанная снежная равнина; никто по ней еще не ступал. Эта равнина лежит перед тобой в девственности и чистоте.

Что же дальше? А дальше ты просишь Бога благословить этот день, чтобы всё в этом дне Он Сам благословил и управил. И после отнесись к тому, что ты сказал, серьезно, потому что очень часто мы говорим: «Господи, благослови!» – и получив благословение, поступаем, как блудный сын: собираем свое добро и отправляемся подальше, на сторону, вести разгульную жизнь.

Так вот, на этом дне – Божие благословение, он – Божий собственный день; и теперь давайте войдем в него. Входишь в начинающийся день как личный Божий посланник; кого ни встретишь – встречаешь его так, как его встречал бы Бог. Ты поставлен в этом дне, чтобы быть присутствием Господа, присутствием Христа, присутствием Святого Духа, присутствием Евангелия; вот твоя функция в этом дне. Бог никогда не говорил, что когда ты вступаешь в некую ситуацию во имя Его, распинать будут снова Его, а ты воскреснешь. Ты должен быть готов вступить в любую череду обстоятельств во имя Бога и идти, как Сын Божий шел: уничиженно и смиренно, в правде и в готовности понести преследования и т.д.

Исполняя Божию заповедь, мы обычно ожидаем, что тут же увидим удивительные результаты, – о таких случаях мы иногда читаем в житиях святых. Для примера: кто–то ударил нас по щеке, мы подставляем другую, но никак не ожидая нового удара, а в ожидании, что другой воскликнет: «О, какое смирение!» – и мы вознаграждены, а другой обрел спасение своей души. Но так не случается; тебя ждет расплата, и очень часто получаешь жестокий удар. Важно, чтобы ты был к этому готов. Что же касается дня, если ты осознал и принял, что этот день благословил Бог , что Он осенил его Своей рукой, тогда каждый человек, которого ты встретишь – тебе от Бога подарок, каждое обстоятельство, которое представится – тебе подарок от Бога, горькое оно или сладкое, нравится оно тебе или не нравится. Это – Божий собственный дар тебе, и если ты его так и станешь принимать, то можно справиться с любыми обстоятельствами. Но тогда надо встречать всё с готовностью, что произойти может что угодно, приятное или неприятное; и если ты во имя Божие идешь через весь день, который ты принял свежим и новым из Его собственных рук, с Божиим благословением на то, чтобы прожить его, то тем самым молитву и жизнь можно подлинно обратить в две стороны одной монеты. Тогда действуешь и молишься как бы единым дыханием, потому что все обстоятельства, следующие одно за другим, требуют благословения Божия.

Несколько лет тому назад я говорил на эту тему на молодежном собрании в Тезэ, после чего завязалась переписка с примерно тридцатью юношами и девушками. Одна из них написала мне однажды: «Я попробовала воспользоваться Вашим советом; попробовала со всей энергией; не было ни минуты, когда бы я не молилась и не действовала одновременно, молилась и действовала; и теперь я не могу слышать самого слова «Бог», я нахожу такую молитву невыносимой». И я ей тогда ответил: «У тебя испортилось пищеварение, ты объелась. В молитве надо держаться здравого смысла, как в жизни руководствуешься здравым смыслом. Невозможно, если ты не молилась никогда в жизни, сразу начать с восемнадцати часов непрерывного диалога с Богом и молитвы, одновременно делая свое дело. Но можно выделить один или два момента и вложить в них всю свою энергию. Просто обрати свой взор к Богу, улыбнись и начинай. В другие моменты можешь сказать Богу: «Мне просто нужно передохнуть, у меня нет сил быть с Тобой всё время», – что правда! Ты еще не можешь вынести непрерывного пребывания с Богом; так и скажи Ему. Бог это прекрасно знает, как бы ты ни поступила. Отстранись пока, скажи: «Сейчас я отдохну; на время я согласна не быть слишком святой».

Так мы можем просто отдохнуть и посмотреть на что–то, что тоже Божие – деревья, дома, – и после какого–то времени снова вернуться к Богу. Можно искать, но не забывая о трезвости, потому что есть грех, который святые отцы называют духовной жадностью: мы хотим всё больше и больше Бога, когда нам нужна диета; получил немножко – и пока довольно.

Как справиться с временем

В наш напряженный век проблема, как справляться с временем, очень важна. Я не собираюсь вас убеждать, что у вас масса времени и вы можете молиться, если только захотите; я хочу сказать о том, как справиться с временем в контексте напряженности, напора жизни. Я не стану давать рецептов, как выкраивать время; скажу только, что если постараться и тратить его меньше, то его будет больше. Если собрать вместе крупицы растраченного времени и из них как бы слепить моменты собранности и молитвы, мы обнаружим, что времени довольно–таки много. Если вспомнить о количестве пустых минут в течение дня, когда мы что–то делаем единственно потому что страшимся пустоты, страшимся остаться один на один с собой, то обнаружится, что есть множество коротких периодов, которые могли бы принадлежать нам и Богу одновременно. Но я хочу сказать о чем–то, что мне представляется еще более важным, а именно, о том, как мы можем держать время под контролем и останавливать его. Богу можно молиться, только если мы утвердились в состоянии устойчивости и внутреннего мира, внутренней примиренности перед лицом Божиим; это освобождает нас от чувства времени: не объективного времени, за которым мы следим, но субъективного ощущения, что время мчится и что у нас времени не остается.

Прежде всего я хотел бы обратить ваше внимание на нечто, о чем все мы знаем и что постоянно обсуждаем: нет никакой нужды бежать за временем, чтобы его догнать; оно не убегает от нас, оно течет к нам. Ждешь ли с нетерпением следующей минуты или совершенно не сознаешь того – она придет. Будущее, что бы ты ни делал в этом отношении, станет настоящим, и нет необходимости перепрыгивать из настоящего в будущее; можно просто ждать, чтобы оно настало. И в этом смысле можно быть совершенно устойчивым и всё же двигаться во времени, потому что время само движется. Вы знаете, как бывает, кода сидишь в автомобиле или в поезде; сидишь, если ты не за рулем, откинувшись, и смотришь в окно; можно читать, можно думать, можно просто отдыхать; а поезд движется, и в какой–то момент то, что было будущим – следующая ли станция или твоя конечная остановка – станет настоящим. И я думаю, что это очень важно. Вот ошибка, которую мы часто совершаем в нашей внутренней жизни: мы воображаем, что если поторопимся, то быстрее попадем в будущее – вроде человека, который перебегает из последнего вагона в первый, надеясь сократить этим расстояние от Лондона до Эдинбурга. На таком примере видишь, насколько это абсурдно; но когда мы непрерывно стремимся жить на вершок впереди самих себя, мы этой абсурдности не замечаем. А вместе с тем, именно это не дает нам быть полностью в настоящем мгновении – где, как я сказал, мы только и можем находиться, потому что даже если мы воображаем, будто опережаем время или самих себя, то это не так. Единственное, что получается, это что мы спешим – но от того мы быстрее не движемся.

Вы, наверное, не раз видели: человек с двумя тяжеленными чемоданами догоняет автобус; он спешит изо всех сил, бежит так быстро, как позволяют ему чемоданы, и всем своим существом он не там, где он есть. Но вы знаете также, как бывает, когда гуляешь на отдыхе: идешь быстрым шагом, идешь весело и бодро; если позволяют возраст и здоровье, можешь даже побежать – но никакой спешки нет, потому что важно просто бежать, а не куда–то при бежать. Этому же надо учиться в отношении молитвы: устояться в настоящем мгновении. Обычно мы думаем или ведем себя так, будто настоящее – это воображаемая, неуловимая грань между прошлым и будущим, и мы перекатываемся из прошлого в будущее, всё время пересекая эту границу, подобно тому, как катаешь яйцо в полотенце; оно катится непрерывно, оно нигде ни в какой момент не «находится», нет настоящего, потому что оно всё время в будущем.

Не каждому в жизни повезет пережить решающий опыт, но я хотел бы в нескольких словах рассказать об одном своем переживании, которое мне очень пригодилось.

Во Франции во время немецкой оккупации я состоял в движении Сопротивления, и однажды, когда я спускался в метро, меня схватила полиция. Это одно из самых моих интересных переживаний. Оставляя в стороне романтические подробности того, что произошло и как оно произошло, я переведу этот опыт в более философские категории, имеющие отношение ко времени. А произошло вот что: в тот момент у меня было прошлое, у меня было будущее, и я двигался из одного в другое, бодро шагая по лестнице метро; и вдруг кто–то положил мне руку на плечо и сказал: «Стоп, покажите ваши бумаги». И тут случилось несколько вещей. Во–первых, я начал думать очень быстро, чувствовать очень интенсивно и стал сознавать всю ситуацию с рельефностью, яркостью, каких я еще никогда не ощущал на последних ступеньках станции метро Этуаль. Второе: я вдруг сообразил, что у меня нет прошлого. Ведь реальное прошлое было таково, что за него меня расстреляли бы, так что этого прошлого больше не существовало. Ложное прошлое, о котором я стал бы рассказывать, тоже никогда не существовало, так что я оказался подобным ящерице, которую поймали и которая убежала, отбросив хвост, так что там, где был хвост, ящерицы уже не было. Затем (хотя в то мгновение я не продумывал всё это с точки зрения философии времени) я постепенно понял еще одну очень интересную вещь: будущее есть постольку, поскольку можно предвидеть, что будет дальше, за минуту до того, как оно случится, или на вершок прежде чем его достигнешь. И ничего не случается, поскольку ты не имеешь представления, что может произойти, и ты похож на человека, который стоит в незнакомой комнате в потемках. Стоишь – и вокруг лишь темнота, давящая тебе на глаза: может быть, перед тобой нет ничего, а может быть – беспредельность, – всё одно. Ты кончаешься ровно там, где начинается темнота. Так что я обнаружил, что у меня нет и будущего. Именно тогда мне стало ясно, что жить хоть в прошлом, хоть в будущем – просто нереально. Оказалось, что я втиснут в настоящее мгновение, и всё то, что могло бы быть, сосредоточено в настоящем мгновении с необыкновенно бодрящей интенсивностью и яркостью, – что, в конечном итоге, и позволило мне остаться на свободе!

Что касается времени, то, не вдаваясь в подробности, скажу: бывают в жизни минуты, когда ощущаешь, что настоящее – здесь, прошлое ушло невозвратно и имеет значение лишь в той мере, в какой оно влилось в настоящее, а будущее не имеет отношения к делу, поскольку оно может настать, а может и не настать. Это бывает, например, когда вы попали в аварию, или в момент опасности, когда требуется действовать незамедлительно – тут вам некогда плавно перекатываться из прошлого в будущее. От вас тогда требуется быть настолько полностью в настоящем, чтобы вся ваша энергия, всё ваше существо сводилось к слову «теперь». И тогда очень интересно бывает обнаружить, что ты весь в этом «теперь». Вы знаете о тонкой–тонкой плоскости, о которой геометрия учит, что она не имеет толщины; эта абсолютно не имеющая толщины геометрическая плоскость, которая есть «настоящее», движется вдоль линии времени, или, вернее, время бежит под ней и приносит вам «теперь» всё, что вам понадобится в будущем. Этому обстоятельству мы должны научиться, и должны научиться в более мирной обстановке. Я думаю, нам нужно упражняться в том, чтобы останавливать время, стоять в настоящем, в том «теперь», которое есть мое настоящее и которое тоже есть миг пересечения вечности с временем.

Что же для этого можно делать? Вот первое, в чем можно упражняться, когда вам абсолютно нечего делать, когда ничто не тянет вас назад и не подталкивает вперед, и когда вы можете использовать пять минут, три минуты или полчаса на досуг, на то, чтобы ничего не делать. Вы садитесь и говорите: «Я сижу, я не делаю ничего, я не буду ничего делать в течение пяти минут» – и затем расслабьтесь и на протяжении этого периода (для начала вы сможете выдержать минуты две–три) осознайте: «Я здесь, в присутствии Божием, в своем собственном присутствии, в присутствии окружающей мебели, тихо и безмолвно, никуда не двигаюсь». И еще: вы должны решить, что в течение этих двух или пяти минут, которые вы себе назначили, чтобы научиться, что настоящее существует, вас не вырвет из них ни телефонный звонок, ни стук в дверь, ни внезапный прилив энергии незамедлительно сделать что–то, что вы откладывали ”на потом» вот уже десять лет. Вы усаживаетесь и говорите: «Вот я» – и вы есть. Если в этом упражняться в пустые минуты жизни, то, когда вы научились не ёрзать внутренне, но быть совершенно спокойным и безмятежным, устойчивым и мирным, продлите эти несколько минут еще на короткое время, а затем еще немного. Разумеется, настанет мгновение, когда вам понадобится какое–то средство защиты, потому что можно сидеть спокойно две минуты, даже если звонит телефон или кто–то стучится в дверь, но пятнадцать минут могут оказаться слишком долгими и для телефона и для того, кто стоит за дверью. Тогда скажите себе, что если бы вас не было дома, то вы не открыли бы дверь и не ответили бы на телефон. Или если у вас больше решительности или больше уверенности в том, что вы делаете, то можете поступить, как мой отец делал: у него на двери была маленькая записка, где говорилось: «Не трудитесь стучать. Я дома, но не открою». Это гораздо более эффективно, потому что это люди сразу понимают; а если вы скажете: «Будьте любезны подождать пять минут», то их любезность обычно истощается по истечении двух минут!

После того как вы научились такой устойчивости, безмятежности, вам надо будет научиться останавливать время, не только когда оно тянется или всё равно стоит, но в моменты, когда оно несется стремительно и предъявляет на вас/ к вам требования. Это делается так. Вы заняты чем–то полезным; вы чувствуете, что если этого не сделать, мир собьётся со своего пути. Если в таком случае в какой–то миг сказать: «Я останавливаюсь», вы обнаружите несколько вещей. Во–первых, окажется, что мир не сошел с рельс и что целый Божий мир – только представьте себе! – может обождать пять минут, пока вы им не занимаетесь. Это важно, потому что мы себя обманываем, говоря: «Ну, это я должен сделать; это доброе дело, это – обязанность, я не могу бросить это недоделанным». Можете , потому что в моменты чистой лени вы оставляете это несделанным гораздо дольше, чем те пять минут, которые сейчас себе назначили. Так что первым делом скажите: «Что бы ни случилось, я останавливаюсь здесь». Самое простое – делать это с будильником. Заведи будильник и скажи: «Я работаю без оглядки то время, пока он не зазвонит». Это очень важно; одна из вещей, от которых мы должны от учиться, это смотреть на часы. Если вы куда–то идете и чувствуете, что опаздываете, вы смотрите на часы. Но пока вы сверяетесь с наручными часами, вы не можете идти так же быстро, как шли бы, просто глядя вперед. И если вы будете знать, что опаздываете на семь минут, или на пять, или на три, – вы всё равно опоздали. Так что лучше выходить достаточно заранее, и придете вовремя. А если уж опаздываете, то идите так скоро и бодро, как только можете; на часы взгляните, подойдя к двери, чтобы знать, какая степень раскаяния должна отражаться на вашем лице, когда вам откроют!.. Так вот, когда будильник зазвонил, вы знаете, что в последующие пять минут мир не существует и вы с места не сдвинитесь. Это – собственное Божие время, и вы устраиваетесь в Его времени спокойно, безмолвно и тихо. Вы увидите, насколько поначалу это трудно; вам будет казаться, что непременно нужно, например, дописать письмо или дочитать абзац в книге. В действительности, вы очень скоро обнаружите, что прекрасно можно отложить это на три, пять и даже десять минут, и ничего от этого не случается. А если то, что делаешь, требует особого внимания, то вы убедитесь, насколько лучше и быстрее это можно сделать потом, спустя эти три, пять или десять минут.

Я вам дам еще один пример. Когда я был начинающим врачом, мне казалось, что очень несправедливо по отношению к тем, кто ожидает в приемной, если я слишком долго занимаюсь с человеком, который находится у меня в кабинете. Поэтому в свой первый приемный день я старался как можно скорее осмотреть пациента. И по окончании часов консультации обнаружил, что у меня не осталось никакого воспоминания о людях, которых я принимал, потому что всё время, пока у меня находился пациент, я проницательным взором смотрел сквозь него в приемную и считал поголовье тех, кто со мной пока не находился. В результате, мне приходилось задавать дважды один и тот же вопрос, и весь осмотр я должен был повторить дважды, если не трижды, а когда кончил, то не мог вспомнить, что я сделал, а что нет. Разумеется, не все похожи на меня; вы, может быть, способны запоминать гораздо лучше, чем я, но это просто пример того, что может случиться хотя бы с одним из вас.

И тогда я подумал, что это нечестно, и решил поступать так, будто человек, который находится со мной, – единственный на свете. В минуту, когда возникало чувство «надо поторопиться», я откидывался на стуле и затевал несколько минут простой беседы именно ради того, чтобы не дать себе торопиться. И в течение двух дней я обнаружил, что не нужно ничего такого и делать. Можно просто быть полностью сосредоточенным на человеке или на деле, которое перед тобой; и когда кончишь, оказывается, что ты потратил вдвое меньше времени, чем требовалось раньше, и при этом всё услышал и заметил.

С тех пор я много раз давал этот совет людям самых различных занятий, и это помогает. Так что если вы будете упражняться сначала в том, чтобы останавливать время, которое не движется, а затем – время, которое стремительно мчится, если будете останавливаться и говорить ему «нет», то обнаружите, что в момент, когда вы преодолели внутреннее напряжение, внутреннюю «молву», ёрзанье и встревоженность, время потечет совершенно плавно. Можете ли вы себе представить, что в течение одной минуты проходит всего лишь одна минута? Ведь это именно так. Это странно, но это так, даже если, судя по тому, как мы себя ведем, можно подумать, будто пять минут могут промчаться за тридцать секунд. Нет, каждая минута – той же продолжительности, что и последующая, каждый час равен следующему часу. Ничего катастрофического не случается. Вы можете спросить: «А успею ли я, хватит ли мне времени на всё?» – и я отвечу очень по–русски: «Если не умрешь раньше, то времени хватит; а если умрешь до того, как оно сделано – тогда и делать не нужно». Есть еще одно присловье в этом роде, которое вы можете запомнить себе на будущее: «Не волнуйся о смерти. Когда смерть пришла, тебя больше нет, а пока ты здесь – смерти нет»; это тот же принцип. Зачем тревожиться о чем–то, что решится само собой?!

Научившись не ёрзать, не суетиться, можно делать что угодно в каком угодно темпе, с какой угодно степенью внимания и скорости и не чувствовать при этом, что время от тебя убегает или тебя уносит. Это то ощущение, о котором я говорил раньше – когда ты на отдыхе и весь отпуск еще впереди; можно быть быстрым или медлительным, без всякого ощущения времени, потому что делаешь только то, что делаешь, и нет напряжения целенаправленности. И тогда увидишь, что можно молиться абсолютно в любой обстановке, что нет таких обстоятельств, которое могут помешать молиться. Помеха молитве может возникнуть, если дать вихрю овладеть тобой, если допустить бурю внутрь себя, вместо того чтобы оставить ее снаружи.

Вспомните евангельский рассказ о буре на море Галилейском. Христос спит в лодке, а кругом бушует непогода. Сначала апостолы борются, напряженно и с надеждой борются за свою жизнь. Но в какой–то момент они падают духом, и буря, которая была снаружи, врывается внутрь, – внутри у них тоже бушует ураган. Тревога и смерть не просто кружат вихрем вокруг них, они ворвались им в душу. И апостолы оборачиваются ко Христу и поступают, как мы часто поступаем с Богом: мы обращаем взор к Нему в момент напряжения и трагедии и негодуем, что Он так спокоен. Евангельский рассказ подчеркивает это, говоря, что Христос с головой «на возглавии» спал – предельное оскорбление! Они гибнут, а Ему уютно… Точно то же мы часто испытываем по отношению к Богу: как Он смеет пребывать в Своем блаженстве, как Он смеет быть в таком покое, когда я в беде?.. И ученики поступают так, как часто поступаем мы. Вместо того, чтобы обратиться к Богу и сказать: «Ты – сам покой, Ты – Господь; скажи слово, и мой слуга будет исцелен; скажи слово - и всё встанет на место», они Его бесцеремонно расталкивают, будят и говорят: «Неужели Тебе дела нет, что мы погибаем?» Другими словами: «Если ничего сделать не можешь, то хоть не спи! Если неспособен ни на что лучшее, то хоть помучься и погибни вместе с нами!» Христос на это отзывается; Он встает и говорит: «О, маловеры!» И отстраняя их, обращается к буре и, как бы вливая в бурю Свой внутренний покой, Свою гармонию и мир, говорит ей: «Утихни, умолкни!» – и всё успокаивается.

Это мы можем сделать и должны быть способны делать. Но это требует систематической, умной тренировки, точно так же, как мы тренируемся, чтобы научиться делать другие вещи. Научись владеть временем – и что бы ты ни делал, каково бы ни было напряжение, в буре и трагедии, или просто в той суете, в которой мы живем постоянно – сумеешь быть покойным, сумеешь стоять неподвижно в настоящей минуте лицом к лицу с Господом, в молчании или со словом. Если пользуешься словами, ты можешь принести Богу всё, что вокруг, всю окружающую бурю. Если молчишь – можешь стоять в том центре циклона, урагана, где царит покой, предоставляя буре свирепствовать вокруг тебя, пока ты находишься там, где Бог, в единственной точке абсолютной устойчивости. Однако эта точка абсолютной устойчивости – не такая точка, где бы ничего не происходило; встретившись в этой точке, все противодействующие напряжения уравновешены между собой и держимы в мощной руке Божией.

Подлинное безмолвие – нечто предельно интенсивное, оно обладает «густотой», плотностью, оно реально, оно подлинно живо. Мне вспоминается эпизод из жизни подвижников пустыни. Одного из братий просили сказать назидательное слово в честь епископа, который должен был их посетить. И старец ответил: «Нет, я ничего не скажу; если ему ничего не говорит мое молчание, то ничего не скажут и слова». О такого рода молчании мы должны стараться разузнать и ему стараться научиться. Как это делается? Я попробую указать вам притчей или образом наблюдения за птицами * .

Если мы хотим наблюдать, как в лесу или в поле просыпаются и оживают птицы, мы должны, во–первых, встать раньше них; мы должны быть в состоянии настороженного, живого внимания, полностью стряхнув с себя сон, прежде чем проснется первая птица и даже прежде чем птицы знают, что утро настало. Затем надо пойти в поле или в лес и устроиться там совершенно неподвижно, совершенно тихо – и вместе с тем без напряжения, так, чтобы никаким шорохом не вспугнуть чутко спящих кругом созданий, иначе они разбегутся или разлетятся туда, где мы не сможем их ни слышать, ни видеть. Наблюдение за птицами предполагает, с одной стороны, неподвижность, тишину и покой, и вместе с тем предельную чуткость, потому что если сидишь в поле, досыпая сны своей короткой ночи, то все птицы разлетятся, раньше чем ты сообразишь, что солнце припекает тебе спину. Совершенно необходимо сочетать эту интенсивную чуткость с неподвижностью и отсутствием напряжения; это и есть созерцательная подготовка к созерцательному безмолвию. Это очень трудно осуществимое равновесие между, с одной стороны, бдительностью, которая позволяет нам отзываться на всё, что бы ни встретилось, совершенно открытым умом, свободным от всякой предвзятости и ожидания, и с другой стороны – неподвижным покоем, который позволит отозваться на встреченное, не проектируя на него отражение нашего собственного присутствия, что было бы разрушительно.

Лет двадцать пять тому назад, вскоре после того как я стал священником, меня послали служить перед Рождеством в дом престарелых. Там была одна старушка, которая впоследствии умерла в возрасте ста двух лет. Они подошла ко мне после первой службы и сказала: ”Отец Антоний, я хотела бы получить совет о молитве». Я предложил: «Тогда обратитесь к отцу такому–то!» Она ответила: «Все эти годы я обращалась к людям, у которых, как считается, есть знание о молитве, и никогда не получила от них дельного совета. И я подумала, что вы, который, вероятно, еще ничего не знаете, может быть, случайно скажете что–нибудь полезное». Это было очень обнадеживающее начало! Я ее тогда спросил: «А в чем ваша проблема?» И старушка моя ответила: «Вот уже четырнадцать лет я почти непрерывно твержу Иисусову молитву и никогда не ощутила Божие присутствие». И тогда я действительно по простоте сказал ей то, что думал: «Если вы всё время говорите, когда же Богу слово вставить?» Она спросила: «А что же мне делать?» И я сказал: «После утреннего завтрака пойдите в свою комнату, приберите ее, поставьте кресло поудобнее, так, чтобы за его спинкой остались все темные углы, которые всегда есть в комнате у пожилой женщины и куда упрятываются вещи от посторонних глаз. Зажгите лампаду перед иконой и потом оглядитесь в своей комнате. Просто сидите, глядите вокруг, и постарайтесь увидеть, где вы живете, потому что я уверен, что если вы молились все последние четырнадцать лет, то вы очень давно не замечали своей комнаты. И потом возьмите вязание, и в течение пятнадцати минут вяжите перед лицом Божиим; но я запрещаю вам произносить хоть одно слово молитвы. Просто вяжите, и старайтесь радоваться на тишину своей комнаты».

Она подумала, что это не очень благочестивый совет, но решила попробовать. Через некоторое время она ко мне пришла, говорит: «А знаете – получается!» Я спросил: «А что получается?» – потому что мне было очень любопытно, как сработал мой совет. И она говорит: «Я сделала, как вы сказали: встала, умылась, прибрала свою комнату, позавтракала, вернулась, удостоверилась, что кругом нет ничего такого, что будет меня раздражать, а потом устроилась в кресле и подумала: Ох, как чудесно! Передо мной пятнадцать минут, в течение которых я могу ничего не делать – и не чувствовать себя в этом виноватой!.. Потом огляделась вокруг и действительно, впервые за много лет, подумала: какая уютная у меня комната! Окно в сад, комната удобная, достаточно просторная и для меня и для вещей, которые скопились за годы… И (прибавила она) я чувствовала такую тишину, потому что комната была так мирна. Тикали часы, но ничто не нарушало тишину, их тиканье только подчеркивало окружающий покой. Через некоторое время я вспомнила, что должна вязать перед лицом Божиим, и тогда взяла вязание, и всё больше и больше чувствовала тишину. Спицы звякали о ручки кресла, часы тикали мирно, не о чем было волноваться, не надо было напрягаться; и постепенно я стала замечать, что эта тишина – не просто отсутствие шума, а (как она выразилась) «имеет густоту». Она состояла не из отсутствия, пустоты, а в ней было присутствие чего–то. Тишина имела плотность, содержание, и она начала вливаться в меня. Окружающая тишина начала заполнять меня и сливаться с тишиной во мне». И под конец она сказала нечто очень красивое, что я потом встретил у французского писателя Жоржа Бернаноса; она сказала: «Я вдруг заметила, что эта тишина есть присутствие; и в сердцевине этой тишины был тот, Кто – сама Тишина, сам Мир, сама Гармония».

После этого она прожила на свете еще лет десять и говорила, что всегда может найти тишину, когда сама спокойна и тиха. Это не означает, что она перестала молиться, а означает, что она могла поддерживать это созерцательное безмолвие некоторое время; затем ее ум начинал рассеиваться, и тогда она обращалась к словесной молитве, пока ум не становился снова спокойным и устойчивым; и тогда она от слов снова возвращалась в прежнее безмолвие. Очень часто это могло бы произойти и с нами, если вместо того, чтобы хлопотать и что–то ”делать», мы сумели бы просто сказать: «Я – в Божием присутствии. Какая радость! Давай–ка я помолчу…»

В жизни французского католического священника, «Арского Кюре», Жана–Мари Вианнэ, есть рассказ о том, как старый крестьянин часами неподвижно сидел в церкви, ничего не делая; и священник его спросил: «Что ты тут делаешь всё это время?» И старый крестьянин ответил: «Я смотрю на Него, Он смотрит на меня, и нам так хорошо вместе!»

Этого можно достичь, только научившись до некоторой степени молчать. Начни с молчания словесного, с тишины эмоций, с безмолвия мысли и успокоенности тела. Но было бы ошибкой воображать/зить, что мы можем начать с высшей точки, с безмолвия сердца и ума. Начинать надо с молчания языка, с безмолвия тела, – то есть учиться быть неподвижным, отпустить напряжение, не впадая в мечтательность и расслабленность, но, по слову одного из русских святых, быть подобно струне скрипки, настроенной так, чтобы издавать верный звук: не перетянутой до того, что она может лопнуть, но и не слишком слабо натянутой, когда она будет только жужжать.

И начав с этого, нам надо научиться вслушиваться в тишину, пребыть в совершенном покое; и, может статься, чаще, чем мы воображаем, сбудется слово Книги Откровения: «Вот, Я стою у двери и стучу».

В следующей главе мы рассмотрим основные условия молитвы, а именно – как мы можем обращаться к Богу по имени и /быть способными/ соответственно с Ним разговаривать.

«Скажи мне имя Твое» (Быт 32:29).

В этой главе я хочу сказать нечто о том моменте, когда мы так настроены, что молитва действительно становится возможной и оживает. Из того, что я уже сказал, и постоянного фона предпосылок, ясно, что молитва есть отношения, встреча, средство и путь к взаимоотношениям с Живым Богом. В какой–то момент эта взаимосвязь оживает. А поскольку это вопрос взаимоотношений, я хочу начать с чего–то, что в равной мере касается и молитвы и человеческих отношений.

Отношения становятся личными и живыми, когда начинаешь выделять человека из толпы; иначе говоря, когда этот человек становится единственным в своем роде, когда он перестает быть безликим анонимом. Кто–то употребил выражение «анонимное общество», когда вместо имени и фамилии, свойств и личности нас определяют собирательными терминами, вроде «налогоплательщики» и т.п. Во взаимоотношениях между людьми очень часто качествует элемент анонимности: «они». Мы говорим в третьем лице, когда чувствуем, что один человек легко может быть заменен другим, потому что отношения строятся функционально, а не лично, и данная функция может быть заполнена кем–то другим; /тогда как/ данная личность никем заменена не может быть. На языках кроме английского я бы сказал, что взаимоотношения становятся реальными с момента, когда начинаешь думать о человеке в категориях «ты» вместо того, чтобы думать о нем в категориях «Вы». Это не требует перемены языка, это перемена внутренняя. Вы прекрасно знаете, я уверен, что можно иметь с кем–либо отношения «я и ты» или же «я и оно».

Так вот, молитва оживает, когда вместо того, чтобы думать о Боге далеком – «Он», «Всемогущий» и т.д., начинаешь думать о Нем «на Ты», когда отношения из третьего лица переходят в первое и второе лицо. Возьмите, например, Книгу Иова, где налицо конфликт; возьмите множество других примеров из Священного Писания и из жизни – из житий святых и из жизни грешников – где присутствует напряжение и страстное противостояние; это всегда личное явление. Молитвы нет, пока взаимоотношение настороженное, сдержанное, холодное, пока между нами и Богом есть церемонность, пока мы не можем говорить с Ним, пока нам требуется длинная и сложная череда слов и действий. Но наступает мгновение, когда мы вдруг прорвемся сквозь всё это и говорим в первом и втором лице. Мы говорим «я» и ожидаем, что Бог – «Ты». Не множественное учтивое «Вы», но единственное и неповторимое «Ты».

Есть и еще одно в теплых человеческих отношениях: это когда мы нащупываем, подыскиваем, как называть человека. Я не имею в виду фамилию без особого содержания, но момент, когда мы начинаем прозревать, каким образом человек и имя связаны. Вы, наверное, знаете, насколько личным – в положительном, но также и в отрицательном смысле – может быть прозвище, кличка. Прозвище может раздавить тебя, вычеркнуть из жизни, разрушить всё /что есть/ между двумя людьми; но оно же может быть именем, которое употребляют только двое или очень небольшой круг людей, так глубоко и тесно связанных друг с другом, что это прозвище для них полно смысла, поскольку оно предельно лично. В каком–то смысле, чем оно абсурднее, тем оно и более лично, потому что никто другой, кроме тебя, его бы не придумал.

Существуют также фамилии, Фамилия часто кажется нам отчужденной, каким–то общим определением, вроде «человечество»: столь многие носят одну фамилию. И вместе с тем, если присмотреться к фамилии более внимательно, в порядке человеческих взаимоотношений, можно вдруг понять, что фамилия есть знак общности. Из поколения в поколение, в глубины истории, люди нашей крови, чья жизнь – в наших костях, в нашей наследственности, в нашей психике, носили эту же фамилию, и она связывает нас, уходя очень далеко в прошлое, с поколениями людей и, вероятно, будет связывать нас в будущем с другими поколениями, а через разнообразные узы браков и семьи сплетет широкую ткань людей, глубоко связанных друг с другом. Если вместо того, чтобы думать о фамилии, подумать о наследственности, о генеалогии – не это ли самое мы находим в двух Евангелиях по отношению ко Христу? Не на это ли именно указывает Его родословная: связь от поколения к поколению конкретных, реальных людей? Так что к фамилии можно относиться с огромным интересом, потому что она содержит всё наше прошлое в одном слове; и если подумать о других людях в таких категориях, то даже самые фамилии могут ожить. В отличие от прозвища, выражающего неповторимость человека и неповторимость наших с ним отношений, фамилия – через этого неповторимого человека – нас вдруг связывает с целым миром людей…

Существует также то имя, которое дается нам при крещении: этим именем Бог приобретает Себе человека. Нареченное при крещении имя связывает человека с Богом, потому что, получая его, человек умирает со Христом и вновь восстает с Ним; но это имя тоже связывает нас с целым рядом людей, которые носили то же самое имя, и прежде всего – с тем человеком, кто сделал это языческое имя христианским именем: с первым святым, который внес это имя в Церковь.

Есть у нас еще одно имя, которого мы не знаем. Вспомните отрывок из Книги Откровения, где сказано, что в грядущем Царстве каждый получит белый камень, и на этом камне написано его имя, и это имя известно только Богу и тому, кто его получает. Это не кличка, не фамилия, не имя, полученное при крещении, это имя, слово, совершено тождественное нам, совпадающее с нами, оно есть мы. Можно было бы почти сказать, что это то слово, которое произнес Бог, когда возжелал нас в бытие; оно – мы, и мы – оно. Это имя определяет нашу абсолютную и неповторимую единственность по отношению к Богу. Никто не может знать этого имени, так же как никто, в конечном счете, не может так знать нас, как знает Бог; и вместе с тем, из этого имени проистекает всё остальное, что может быть познано о нас.

Вы, может быть, удивитесь, почему я такое внимание обращаю на имена. Я это делаю потому, что наша молитва отчасти относится непосредственно к Богу и составляет нашу личную связь с Ним, но отчасти молитва – наша связь со всем внешним миром; и молясь друг о друге, молясь о всем мире, мы приносим Богу имена и ничего больше. Но эти имена или полны смысла, или же бессодержательны, смотря по обстоятельствам, смотря по тому, можем мы или не можем осознать глубину того, что произносим. Если мы называем людей Богу без осмысления данного имени, произнося его, как ярлык, не имеющий глубины, то отношения наши очень недорого стоят; если же мы произносим имя с какой–то долей того содержания, которое я очень кратко попытался изложить, тогда наша молитва не только приносит человека Богу как бы на открытых ладонях, но и связывает нас с ним глубиной – не сострадания, не любви, но тождества, общности, солидарности совсем другого качества.

Это справедливо также и в другом направлении. Если мы не можем найти для Бога точного имени, то у нас нет свободного, реального, радостного, открытого приступа к Нему. До тех пор, пока нам приходится обращаться к Богу формальными наименованиями, вроде «Всевышний», «Господь Бог», отмечая как бы Его категорию, делая из обращения анонимный, собирательный термин, мы не можем употреблять это слово как личное имя. Но в какие–то моменты, у духовных писателей, например, прорывается обращение, имеющее качество прозвища, «кличка», слово, которое никто другой не сумел бы произнести ни при каких обстоятельствах, слово, стоящее на грани возможного и невозможного, и которое возможно произнести только потому, что существует реальное взаимоотношение. Вспомните псалом, где, вслед за более сдержанными формами обращения, у Давида вдруг прорывается: «Радость Ты моя!» В это мгновение весь псалом оживает. Говоря «О, Ты, Господь наш», «О, Вседержитель!» и т.п., мы как бы предлагаем Богу факты о Нем Самом; но когда прорвалось «Радость Ты моя!» – это дело совсем другое. И когда можешь сказать Богу: «О, Радость!» – или когда можешь сказать: «О, боль моей жизни… О, Ты, Который в сердцевине моей жизни как источник боли, как проблема, как камень преткновения…», когда можешь обратиться к Нему остро, страстно – тогда установились взаимоотношения молитвы.

Поэтому нам очень важно задуматься и убедиться – есть ли в нашем опыте такие обращения, которые приложимы к Богу. Кроме того, обращения могут время от времени меняться. В какие–то периоды мы отзываемся больше на тот или другой аспект нашего взаимоотношения с Богом; в другие периоды – на другие аспекты, точно так же, как во взаимоотношениях человеческой дружбы или любви мы не выбираем одно–единственное обращение, – существует целое разнообразие оттенков и нюансов. Есть обращение «Вседержитель», есть «Творец», есть «Промыслитель», есть «Премудрость»; но есть и очень простое имя Иисус, которое я бы назвал «христианским» именем.

Может звучать странно, что у Христа есть «христианское имя», но я надеюсь, вы поймете, что я имею в виду. И это напоминает мне спор одной моей прихожанки – она была христианкой – с мужем, который христианином не был. Сорок лет их совместной жизни он старался доказать ей никчемность христианства, и однажды, придя в отчаяние, она ему сказала: «Как можешь ты так говорить, когда Сам Бог был сначала иудеем, а потом стал христианином?!» И вот, когда я говорю, что Иисус – «христианское» имя, это мне напоминает такой очень примитивный подход, и вместе с тем, это человеческое имя, первое христианское имя, вписанное в святцы Церкви. И если мы будем об этом помнить, если мы поймем, какую близость это имя устанавливает между Христом и нами, тогда мы поймем, почему поколения христиан так дорожили этим именем, Скорее всего, не потому, что апостол Павел говорил, что пред именем Иисусовым преклонится всякое колено (см. Флп. 2:10), ибо хотя это несомненно верно, не это делает имя теплым и милым. Слова Павла могли бы относиться к таким обращениям как «Вседержитель», «Господь», но имя Иисус – живое, реальное, личное имя.

И вы сможете найти множество других имен. Я совершенно уверен, что если в какой–то день у тебя вырвалось «О, Радость!» или любое подобное восклицание, в этот момент ты нашел собственное взаимоотношение с Богом, отличное от того, которое разделяешь со множеством других людей. Я не хочу сказать, что не следует разделять отношение, общее всем людям. Для Бога у нас есть слова, которые принадлежат всем нам, но есть и слова, которые принадлежат только мне или только тебе, точно так же, как и в человеческих взаимоотношениях есть фамилия, есть имя, данное в крещении, есть прозвища. И хорошо бы иметь имя, «прозвище», которым ты можешь назвать Вседержителя Бога, в котором заключена вся глубина твоего сердца, всё тепло, на которое ты способен. Это означает: «В моей неповторимости, вот как я воспринимаю Твою неповторимость».

Если в процессе поиска, где же именно ты стоишь по отношению к Богу, насколько ты отчужден и далек – настанет время стучаться, идти всё глубже и глубже внутрь себя, направляя молитву на себя, до точки, где есть дверь, куда постучаться, где она может быть открыта – то наступит минута, когда дверь будет открыта, – но у тебя должно быть для Бога имя. Ты должен быть способен сказать слово, которое свидетельствует, что искал Его именно ты, а не некое взаимозаменяемое человеческое существо, ищущее анонимного Бога.

В процессе поиска ты переживешь боль, тоску, надежду, ожидание – весь ряд человеческих эмоций. Бог будет желанным – и Бог будет разочарованием; Он будет тот, по кому ты тоскуешь – и тот, кого ненавидишь, потому что Он ускользает от тебя; тот, кого любишь больше всего на свете, без кого не можешь жить – и кому не можешь простить, что Он не отзывается; и еще многое другое. И в течение этого поиска будут возникать слова, которые ты можешь обращать Богу из собственного опыта поиска града Китежа, слова, которые принадлежат лично тебе. Может оказаться, что они во многом совпадают со словами, которые употреблялись другими людьми; но тогда они перестанут быть анонимными словами, это будут слова, которые ты разделяешь с другими людьми, но которые стали подлинно и твоими собственными словами. Но не употребляй слов из общего словаря, слов, которые не принадлежат тебе лично. Когда послышится, как звякает цепочка на двери, когда почувствуешь, что дверь открывается, имей наготове свои собственные слова, называй Бога именем, которое Он приобрел, стяжал Себе в твоей собственной жизни. В этот момент и произойдет ваша встреча. Во всё углубляющемся взаимоотношении, которое будет дальше развиваться, у тебя будет масса времени, чтобы найти другие слова, которыми ты перекроешь слова отвержения и ужаса. Как мученики, о которых говорится в Книге Откровения, ты скажешь: Прав Ты был во всех путях Твоих (см.15: 3). И тогда эти слова сотрут все слова горечи, все обращения, которые звучат жестоко; но останутся слова, имена, которые личны, принадлежат именно тебе и которые станут подлинным взаимоотношением и подлинным средством быть в отношениях с Живым Богом.

Всё, что я сказал о том, как учиться молиться , мне кажется достаточно практичным, так что вы можете попробовать. Совершенно очевидно, что есть многое, что должно быть сказано об этом же, и многое, что нужно сказать о других вещах, но вот, попробуйте действовать по тем направлениям, которые я предложил, и увидите, что это не пустая трата времени. Ищи имя, а если не найдешь имени, то не удивляйся, что никто не слышит: ты не зовешь.

Как подготовить себя к посещению храма. Храм, является домом Божьим, небом на земле, местом, где совершаются величайшие Таинства. Поэтому, необходимо, всегда готовится к принятию святынь, чтобы Господь не осудил нас, за небрежность в общении с Великим.* Принимать пищу, перед посещением храма, не рекомендуется, запрещено по уставу, это всегда делается натощак. Некоторые, отступления возможны при немощи, с обязательным укорением себя.
Одежда, имеет большое значение, об этом, упоминает апостол Павел, заповедуя женщинам, обязательно покрывать голову. Он отмечает, что покрытая голова женщины, является положительным знаком для ангелов, ибо, это является признаком скромности. Не хорошо, посещать храм в короткой, яркой юбке, в вызывающе открытом платье или в спортивном костюме. Дурным, считается все, что принуждает окружающих, обращать на вас внимание и отвлекает от службы и молитвы. Женщина в брюках, в храме, явление тоже, неприемлемое. В Библии, существует, еще ветхозаветное запрещение женщинам одеваться в мужскую одежду, а мужчинам - в женское. Уважайте чувства верующих, даже если это ВАШЕ первое посещение храма.

Утром, встав с постели своей, возблагодарите нашего Господа, даровавшего нам возможность, провести ночь в мире и продлившего нам, дни для покаяния. Неспешно умойтесь, встаньте перед иконой, зажгите лампадку (обязательно от свечи), для придания молитвенного духа, приведите свои мысли в тишину и порядок, всех простите и только тогда начните читать, утренние молитвы из молитвослова. Если есть время, почитайте одну главу из Евангелия, одну из деяний Апостолов, одну кафизму из Псалтири или один псалом. При этом, необходимо помнить, что всегда, лучше прочесть одну молитву, с искренним чувством, чем все молитвы, с навязчивой мыслью, поскорее завершить. Перед своим выходом, произнесите молитву — : «Отрицаюсь тебе, сатана, гордыне твоей и служению твоему и сочетаюсь Тебе, Христе, Боже наш, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». Затем, перекрестись и спокойно шествуйте в храм. На улице, перекрестите дорогу перед собой, с молитвой: «Господи, благослови пути мои и сохрани меня от всякого зла». По пути в храм, читайте про себя молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».

*Правила входа в храм.
Прежде чем войти в храм, перекреститесь, поклонись трижды, смотря на образ Спасителя, и произнесите к первому поклону: «Боже, буди милостив мне, грешному». второму поклону: «Боже, очисти грехи моя и помилуй мя».
К третьему: «Без числа согреших, Господи, прости мя».
Затем, проделав то же самое войдя в двери храма, поклонись на обе стороны, произнесите про себя: «Простите меня, братья и сестры».
*В храме, правильно целовать иконы, следует так:
Лобызая святую икону Спасителя - следует целовать ноги,
Божией Матери и Святых - руку,
а нерукотворный образ Спасителя и главу святого Иоанна Крестителя - во власины.
И помните!!! Если вы пришли на службу, то Службу надо отстоять от начала до конца. Служба - это не повинность, а жертва Богу.
ПРИМЕЧАНИЕ:- если у Вас нет сил простоять всю службу, то можно посидеть, ибо как говорил святитель Филарет Московский: «Лучше думать о Боге сидя, чем о ногах стоя».
Однако во время чтения Евангелия необходимо стоять!!!

Как ПРАВИЛЬНО КРЕСТИТЬСЯ.
Крестное знамение совершается следующим образом.
Мы складываем пальцы правой руки: большой, указательный и средний - вместе (щепотью), безымянный и мизинец - согнув вместе, прижимаем к ладони.

Три сложенных пальца означают нашу веру в Бога, в Троице поклоняемого, а два пальца - веру в Иисуса Христа как истинного Бога и истинного Человека. Затем кончиками трех сложенных пальцев мы касаемся лба, чтобы освятить наши мысли; живота, чтобы освятить наше тело; правого и левого плеча, чтобы освятить дела наших рук. Таким образом мы изображаем на самих себе крест.

После этого мы совершаем поклон. Поклоны бывают поясные и земные. Поясной поклон состоит в наклонении верхней части тела вперед после совершения крестного знамения. При земном поклоне верующий становится на колени, наклоняясь, касается лбом пола и затем встает.

Относительно того, какие поклоны и когда следует совершать, существуют определенные обширные церковные правила. К примеру, не совершаются земные поклоны в период от праздника Пасхи до дня Святой Троицы, а также в воскресные дни и в дни великих праздников.

Креститься без поклонов: 1. В середине шестопсалмия на «аллилуиа» три раза.
2. В начале «Верую».
3. На отпусте «Христос, истинный Бог наш».
4. В начале чтения Священного Писания: Евангелия, Апостола и паремий.

Креститься с поясным поклоном:
1. При входе в храм и при выходе из него - три раза.
2. При каждом прошении ектении после пения «Господи, помилуй», «Подай, Господи», «Тебе, Господи».
3. При возгласе священнослужителя, воздающего славу Святой Троице.
4. При возгласах «Приимите, ядите», «Пийте от нея вси», «Твоя от Твоих».
5. При словах «Честнейшую Херувим».
6. При каждом словe «поклонимся», «поклонение», «припадем».
7. Во время слов «Аллилуиа», «Святый Боже» и «Приидите, поклонимся» и при возгласе «Слава Тебе, Христе Боже», перед отпустом - по три раза.
8. На каноне на 1-й и 9-й песни при первом взывании к Господу, Божией Матери или святым.
9. После каждой стихиры (причем, крестится тот клирос, который оканчивает петь).
10. На литии после каждого из первых трех прошений ектении - по 3 поклона, после двух остальных - по одному.

Креститься с земным поклоном:
1. В пост при входе в храм и при выходе из него - 3 раза.
2. В пост после каждого припева к песне Богородицы «Тя величаем».
3. В начале пения «Достойно и праведно есть».
4. После «Тебе поем».
5. После «Достойно есть» или Задостойника.
6. При возгласе: «И сподоби нас, Владыко».
7. При выносе Святых Даров, при словах «Со страхом Божиим и верою приступите», и второй раз - при словах «Всегда, ныне и присно».
8. В Великий пост, на Великом повечерии,при пении «Пресвятая Владычице» - на каждом стихе; при пении «Богородице Дево, радуйся» и проч. на великопостной вечерне совершаются три поклона.
9. В пост, при молитве «Господи и Владыко живота моего».
10.В пост при заключительном пении: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем». Всего 3земных поклона.

Поясной поклон без крестного знамения
1. При словах священника «Мир всем»
2. «Благословение Господне на вас»,
3. «Благодать Господа нашего Иисуса Христа»,
4. «И да будут милости Великаго Бога» и
5. При словах диакона «И во веки веков» (после возгласа священника «Яко свят еси, Боже наш» перед пением Трисвятого).

Креститься не положено.
1. Во время псалмов.
2. Вообще во время пения.
3. Во время ектений тому клиросу, который поет ектенийные припевы
4. Креститься и класть поклоны нужно по окончании пения, а никак не при последних словах.

Не допускается земных поклонов.
Во дни воскресные, в дни от Рождества Христова до Крещения, от Пасхи до Пятидесятницы, в праздник Преображения и Воздвижения (в сей день три земных поклона Кресту). Поклоны прекращаются от вечернего входа под праздник до «Сподоби, Господи» на вечерне в самый день праздника.

ИКОНЫ В ДОМЕ
Спас Нерукотворный

Икона слово греческое и в переводится как — «образ». Священное писание гласит, что сам Иисус Христос первым дал людям Свой видимый образ.
Правивший, во время земной жизни Господа Иисуса Христа, в сирийском городе Эдесса, царь Авгарь был тяжко болен проказой. Узнав, что в Палестине, находится великий «пророк и чудотворец» Иисус, который учит о Царствии Божьем и исцеляет у людей любые болезни, Авгарь уверовал в Него, и послал своего придворного живописца Ананию, чтобы тот передал Иисусу, письмо Авгаря, с просьбой о исцелении и своем покаянии. Кроме этого, он велел живописцу, нарисовать портрет Иисуса. Но сделать портрет, художнику не удалось, «по причине сияющего блеска лица Его». На помощь ему, пришел сам Господь. Он взял кусок ткани и приложил его, к Своему Божественному лицу, отчего на ткани, силою благодати, запечатлелся Его божественный образ. Получив этот Святой Образ — первую, Самим Господом сотворенную икону, Авгарь с верою приложился к нему и за веру свою получил исцеление.
За этим чудотворным образом закрепилось название — *Спас Нерукотворный*.

Предназначение иконы
Главное предназначение иконы – помогать людям возноситься над мирской суетой, оказывать помощь в молитве. «Икона — это воплощенная молитва. Она создается в молитве и ради молитвы, движущей силой которой является любовь к Богу, стремление к Нему, как к совершенной Красоте».
Икона призвана, - пробуждать в предстоящем перед ней духовную потребность молиться, припадать к Богу в покаянии, искать утешение в скорбях и молитвах.

Какие иконы должны быть в доме православного христианина
Дома нужно обязательно иметь иконы Спасителя и Божией Матери. Из образов Спасителя, для домашней молитвы обычно выбирают поясное изображение Господа Вседержителя. Характерной особенностью этого иконографического типа является изображение Господа с благословляющей рукой и раскрытой или закрытой книгой. Также, часто для дома приобретают икону Спаса Нерукотворного.
Икону Богородицы чаще всего выбирают из следующих иконографических типов:
«Умиление» («Елеуса») — Владимирская, Донская, Почаевская, Феодоровская, Толгская, «Взыскание погибших» и др.;
«Путеводительница» («Одигитрия») — Казанская, Тихвинская, «Скоропослушница», Иверская, Грузинская, «Троеручница» и др.
Обычно на Руси принято в каждом домашнем иконостасе располагаеть икона святителя Николая, епископа Мир Ликийских (Николы Угодника). Из русских святых чаще всего встречаются изображения преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского; из икон мучеников очень часто располагают иконы Георгия Победоносца и целителя Пантелеимона. Если позволяет место, желательно иметь изображения святых Евангелистов, святого Иоанна Предтечи, архангелов Гавриила и Михаила.
При желании можете дополнить иконами покровителей. Например:Покровители семьи.- святые благоверные князь Петр(в иночестве Давид) и княгиня Феврония
Святые Петр и Феврония являются образцом христианского супружества. Своими молитвами они низводят Небесное благословение на вступающих в брак.
— святые мученики и исповедники Гурий,Самон и Авив — известны среди православных христиан как покровители супружества, брака, счастливой семьи; им молятся «аще муж безвинно возненавидит жену свою» –они заступники женщины в трудном браке. ПОКРОВИТЕЛЬ ДЕТЕЙ. — святой младенец- мученик Гавриил Белостокский.

Как ПРАВИЛЬНО молиться. Молитвы читаются по определенным ПРАВИЛАМ. Правилом называется порядок чтения молитв, закрепленный Церковью, их состав и последовательность. Различают: утреннее, дневное и вечернее правило, правило к Святому Причащению.
Каждое из правил имеет почти одинаковое начало — предначинательные молитвы:

«Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Царю Небесный …
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас (трижды).
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троице, помилуй нас, ..
Господи, помилуй … (трижды).
Слава Отцу, и Сыну, ..
Отче наш …»
за этими начальными молитвами, следуют остальные.

Если вы, ограниченны во времени, — то воспользуйтесь, молитвенным Правилом, Серафима Саровского:
После сна, умывшись, прежде всего, надо встать перед иконами и, благоговейно перекрестившись, прочитать трижды Господню молитву *Отче наш*. Затем трижды *Богородице Дево,радуйся* и, наконец, — Символ веры.

Можно ли, молиться своими словами? Можно,- но в пределах некоторых ограничений.
Церковь не запрещает молиться своими словами. Более того, она на это указывает и предписывает, скажем, в утреннем правиле: «Кратко принеси молитву о спасении отца твоего духовного, родителей твоих, сродников, начальников, благодетелей, знаемых тебе, болящих или находящихся в печали». Таким образом, мы можем сказать Господу своими словами о том, что касается наших знакомых или нас лично, о том, что не говорилось в помещенных в молитвослове молитвах.
Однако, не достигнув духовного совершенства, молясь пришедшими на ум словами, пусть даже они исходят из глубины души, мы можем оставаться лишь на своем уровне духовности. Приобщаясь же к молитвам святых, стараясь вникнуть в их слова, мы становимся каждый раз немного выше и лучше духовно.
Пример того, как нужно молиться, дал нам Сам Господь. Молитва, оставленная Им Своим ученикам, называется Господней. Она существует, во всех молитвословах и входит, в состав церковных служб. Это молитва — *Отче наш*.

Молитва Господня(данная нам Иисусом Христом) —
Отче наш, Сущий на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое,
да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на этот день;
и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;
и не дай впасть во искушение, но избавь нас от лукавого.
**********

СИМВОЛ ВЕРЫ:
Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного до начала времени; Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу, через Которого все было сотворено.
Нас ради людей и нашего ради спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего человеком.Распятого же за нас при Понтии Пилате, и страдавшего, и погребенного, и воскресшего в третий день, как предсказывали Писания. И восшедшего на небеса и царствующего с Отцом. И вновь грядущего во славе, чтобы судить живых и мертвых, Его же царству не будет конца. И в Духа Святого, Господа, Животворящего, от Отца исходящего, с Отцом и Сыном равно поклоняемого и прославляемого, говорившего через пророков.
Во единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую единое крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущего века. Аминь.
Символ Веры — краткое изложение основ Православной веры, составленное на I и II Вселенских соборах в IV веке; читается по утрам как ежедневная молитва.

ПСАЛОМ 50.
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззакония мои. Омой меня от всех беззаконий моих, и от греха моего очисти меня. Ибо беззакония мои я знаю, и грех мой всегда предо мною. Пред Тобой одним согрешил я, и злое пред Тобою сотворил я, так что Ты прав в приговоре Своем и справедлив в суде Своем. С самого рождения моего я виновен пред Тобою; я - грешник от зачатия моего во чреве матери моей. Но Ты любишь искренних сердцем и открываешь им тайны премудрости. Окропи меня иссопом, и буду чист, омой меня, и белее снега я стану. Верни душе моей радость и веселие, - и возрадуются кости мои, Тобою сокрушенные. Отврати лицо Твое от грехов моих и все беззакония мои очисти. Сердце чистое создай во мне, Боже, и дух правый обнови во мне. Не отвергни меня от лица Твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня. Верни мне радость спасения Твоего и Духом Твоим Владычественным утверди меня. Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся. Избавь меня от преждевременной смерти, Боже, Боже спасение мое, и язык мой восхвалит правду Твою. Господи! Отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Тебе. Ибо не желаешь Ты жертвы - я дал бы ее - и ко всесожжениям не благоволишь. Жертва Богу - дух сокру­шенный, сердца сокрушенного и смиренного Бог не уничижит. Обнови, Боже, по милости Твоей Сион, воздвигни стены Иерусалима. Тогда благоугодны будут Тебе жертвы праведные; тогда возложат на алтарь Твой жертвы Тебе.

*Песнь Пресвятой Богородтце:
Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила ecи душ наших.

*Молитвы Пресвятой Богородице:
О Пресвятая Госпоже Владычице Богородице! Воздвигни нас, раб Божиих (имена) из глубины греховныя и избави нас от смерти внезапныя и от всякого зла. Подаждь, Госпоже, нам мир и здравие и просвети нам ум и очи сердечныя, еже ко спасению, и сподоби ны, грешныя рабы Твоя, Царствия Сына Твоего, Христа Бога нашего: яко держава Его благословенна со Отцем и Пресвятым Его Духом.

*Более простая молитва —
Пресвятая Мати Божия, моли Сына Своего и Бога об откровении ума моего и о благословении начинаний моих, и ниспослании свыше помощи в делах моих, и оставлении грехов моих, и о получении вечных благ.Аминь.

МОЛИТВЫ ПЕРЕД ЕДОЙ и ПОСЛЕ ВКУШЕНИЯ ПИЩИ
Благословение пищи или Благодарственная молитва, произносится перед началом трапезы.
Молитву, возможно читать сидя или стоя. Но, если присутствуют люди, исповедующие другую веру, то молитву вслух, лучше не произносить!
Молитва, по содержанию, может быть краткой или пространной. Три, ниже приведенных варианта молитв перед трапезой, являются наиболее распостраненными, так как являются, наиболее краткими:

1. Господи, благослови нас и эти дары Твои, вкушаемые нами щедрот
Твоих. Во имя Христа, Господа нашего, аминь.

2. Благослови, Господи, эту пищу, чтобы она пошла нам во благо и придала
сил для служения Тебе и помощи тем, кто в ней нуждается. Аминь.

3. Возблагодарим Господа за даруемую нам трапезу. Аминь.

Представляем вам и другие варианты молитв, перед едой:

1. Отче наш… Или: Очи всех обращены к Тебе, Господи, и Ты всем даешь пищу в нужное время,
открываешь щедрую руку Твою и насыщаешь все живущее.

2. Благодарим Тебя, Христе Боже наш, ибо Ты насытил нас земными Твоими благами. Не лиши нас и
Небесного Твоего Царства, но как некогда пришел к ученикам Твоим, мир даруя им, приди к нам и спаси нас.

Часто, верующие люди, перед и после принятия пищи, просто читают три молитвы: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь». «Господи, помилуй» (трижды). «Молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь».

А, если захотелось, перекусить яблочком или бутербродом, например, то священнослужители, рекомендуют, просто перекреститься или перекрестить съедаемое!

МОЛИТВЫ на СОН ГРЯДУЩИМ:
Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь.
Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас. (Трижды)
Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради.
Господи, помилуй. (Трижды)

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

*Молитва святого Макария Великого, к Богу Отцу
Боже вечный и Царю всякаго создания, сподобивый мя даже в час сей доспети, прости ми грехи, яже сотворих в сей день делом, словом и помышлением, и очисти, Господи, смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа. И даждь ми, Господи, в нощи сей сон прейти в мире, да востав от смиреннаго ми ложа, благоугожду пресвятому имени Твоему, во вся дни живота моего, и поперу борющия мя враги плотския и безплотныя. И избави мя, Господи, от помышлений суетных, оскверняющих мя, и похотей лукавых. Яко Твое есть царство, и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

*Молитва ко Пресвятому Духу
Господи, Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, умилосердися и помилуй мя, грешнаго раба Твоего, и отпусти ми недостойному, и прости вся, елика Ти согреших днесь яко человек, паче же и не яко человек, но и горее скота, вольныя моя грехи и невольныя, ведомыя и неведомыя: яже от юности и науки злы, и яже суть от нагльства и уныния. Аще именем Твоим кляхся, или похулих е в помышлении моем; или кого укорих; или оклеветах кого гневом моим, или опечалих, или о чем прогневахся; или солгах, или безгодно спах, или нищ прииде ко мне, и презрех его; или брата моего опечалих, или свадих, или кого осудих; или развеличахся, или разгордехся, или разгневахся; или стоящу ми на молитве, ум мой о лукавствии мира сего подвижеся, или развращение помыслих; или объядохся, или опихся, или без ума смеяхся; или лукавое помыслих, или доброту чуждую видев, и тою уязвлен бых сердцем; или неподобная глаголах, или греху брата моего посмеяхся, моя же суть безчисленная согрешения; или о молитве не радих, или ино что содеях лукавое, не помню, та бо вся и больша сих содеях. Помилуй мя, Творче мой Владыко, унылаго и недостойнаго раба Твоего, и остави ми, и отпусти, и прости мя, яко Благ и Человеколюбец, да с миром лягу, усну и почию, блудный, грешный и окаянный аз, и поклонюся, и воспою, и прославлю пречестное имя Твое, со Отцем, и Единородным Его Сыном, ныне и присно и во веки. Аминь.

*Молитва
Господи Боже наш, еже согреших во дни сем словом, делом и помышлением, яко Благ и Человеколюбец прости ми. Мирен сон и безмятежен даруй ми. Ангела Твоего хранителя посли, покрывающа и соблюдающа мя от всякаго зла, яко Ты еси хранитель душам и телесем нашим, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

*Молитва ко Господу нашему Иисусу Христу
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, ради честнейшия Матере Твоея, и безплотных Твоих Ангел, Пророка же и Предтечи и Крестителя Твоего, богоглаголивых же апостол, светлых и добропобедных мученик, преподобных и богоносных отец, и всех святых молитвами, избави мя настоящаго обстояния бесовскаго. Ей, Господи мой и Творче, не хотяй смерти грешнаго, но якоже обратитися и живу быти ему, даждь и мне обращение окаянному и недостойному; изми мя от уст пагубнаго змия, зияющаго пожрети мя и свести во ад жива. Ей, Господи мой, утешение мое, Иже мене ради окаяннаго в тленную плоть оболкийся, исторгни мя от окаянства, и утешение подаждь души моей окаянней. Всади в сердце мое творити Твоя повеления, и оставити лукавая деяния, и получити блаженства Твоя: на Тя бо, Господи, уповах, спаси мя.

*Молитва Пресвятой Богородице
Благаго Царя благая Мати, Пречистая и Благословенная Богородице Марие, милость Сына Твоего и Бога нашего излей на страстную мою душу и Твоими молитвами настави мя на деяния благая, да прочее время живота моего без порока прейду и Тобою рай да обрящу, Богородице Дево, едина Чистая и Благословенная.

*Молитва святому Ангелу хранителю
Ангеле Христов, хранителю мой святый и покровителю души и тела моего, вся ми прости, елика согреших во днешний день, и от всякаго лукавствия противнаго ми врага избави мя, да ни в коемже гресе прогневаю Бога моего; но моли за мя грешнаго и недостойнаго раба, яко да достойна мя покажеши благости и милости Всесвятыя Троицы и Матере Господа моего Иисуса Христа и всех святых. Аминь.

Молитва Честному Животворящему Кресту:
Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшего силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь.
Или кратко:
Огради мя, Господи, силою Честнаго и Животворящаго Твоего Креста, и сохрани мя от всякаго зла.

*Молитва
Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и не в ведении, яже во дни и в нощи, яже во уме и в помышлении: вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец.
*Молитва
Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи Человеколюбче. Благотворящим благосотвори. Братиям и сродником нашим даруй яже ко спасению прошения и жизнь вечную. В немощех сущия посети и исцеление даруй. Иже на мори управи. Путешествующим спутешествуй. Служащим и милующим нас грехов оставление даруй. Заповедавших нам недостойным молитися о них помилуй по велицей Твоей милости. Помяни, Господи, прежде усопших отец и братий наших и упокой их, идеже присещает свет лица Твоего. Помяни, Господи, братий наших плененных и избави я от всякаго обстояния. Помяни, Господи, плодоносящих и доброделающих во святых Твоих церквах, и даждь им яже ко спасению прошения и жизнь вечную. Помяни, Господи, и нас, смиренных и грешных и недостойных раб Твоих, и просвети наш ум светом разума Твоего, и настави нас на стезю заповедей Твоих, молитвами Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии и всех Твоих святых: яко благословен еси во веки веков. Аминь.

*Исповедование грехов ПОВСЕДНЕВНОЕ:
Исповедаю Тебе Господу Богу моему и Творцу, во Святей Троице Единому, славимому и покланяемому, Отцу и Сыну и Святому Духу, вся моя грехи, яже содеях во вся дни живота моего, и на всякий час, и в настоящее время, и в прешедшия дни и нощи, делом, словом, помышлением, объядением, пиянством, тайноядением, празднословием, унынием, леностию, прекословием, непослушанием, оклеветанием, осуждением, небрежением, самолюбием, многостяжанием, хищением, неправдоглаголанием, скверноприбытчеством, мшелоимством, ревнованием, завистию, гневом, памятозлобием, ненавистию, лихоимством и всеми моими чувствы: зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием и прочими моими грехи, душевными вкупе и телесными, имиже Тебе Бога моего и Творца прогневах, и ближняго моего онеправдовах: о сих жалея, винна себе Тебе Богу моему представляю, и имею волю каятися: точию, Господи Боже мой, помози ми, со слезами смиренно молю Тя: прешедшая же согрешения моя милосердием Твоим прости ми, и разреши от всех сих, яже изглаголах пред Тобою, яко Благ и Человеколюбец.

Когда отходите ко сну, — обязательно произносите:

*В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой: Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь.*

Спаси и сохрани Вас ГОСПОДЬ!!!

Всё о молитве: что такое молитва? Как правильно молиться за другого человека дома и в церкви? На эти и другие вопросы мы постараемся ответить в статье!

Молитвы на каждый день

1. МОЛИТВА-ВСТРЕЧА

Молитва - это встреча с Богом Живым. Христианство дает человеку непосредственный доступ к Богу, Который слышит человека, помогает ему, любит его. В этом коренное отличие христианства, например, от буддизма, где во время медитации молящийся имеет дело с неким безличным сверхбытием, в которое он погружается и в котором растворяется, но Бога как живую Личность он не чувствует. В христианской молитве человек ощущает присутствие Бога Живого.

В христианстве нам раскрывается Бог, ставший Человеком. Когда мы стоим перед иконой Иисуса Христа, мы созерцаем Бога Воплотившегося. Мы знаем, что Бога невозможно представить, описать, изобразить на иконе или картине. Но можно изобразить Бога, ставшего Человеком, — такого, каким Он явился людям. Через Иисуса Христа как Человека мы раскрываем для себя Бога. Это раскрытие происходит в молитве, обращенной ко Христу.

Через молитву мы узнаем, что Бог участвует во всем, что происходит в нашей жизни. Поэтому беседа с Богом должна быть не фоном нашей жизни, но ее главным содержанием. Между человеком и Богом существует множество барьеров, которые преодолеваются только с помощью молитвы.

Часто спрашивают: зачем нужно молиться, просить у Бога что-либо, если Бог и так знает, что нам нужно? На это я бы ответил так. Мы молимся не для того, чтобы у Бога что-то выпросить. Да, в каких-то случаях мы просим у Него конкретной помощи в тех или иных житейских обстоятельствах. Но главным содержанием молитвы должно быть не это.

Бог не может быть лишь “вспомогательным средством” в наших земных делах. Главным содержанием молитвы должно всегда оставаться само предстояние Богу, сама встреча с Ним. Молиться нужно для того, чтобы побыть с Богом, соприкоснуться с Богом, ощутить присутствие Бога.

Однако встреча с Богом в молитве происходит не всегда. Ведь даже встречаясь с человеком, мы далеко не всегда можем преодолеть разделяющие нас барьеры, сойти в глубины, часто наше общение с людьми ограничивается лишь поверхностным уровнем. Так и в молитве. Порой мы чувствуем, что между нами и Богом - словно глухая стена, что Бог нас не слышит. Но мы должны понять, что этот барьер поставлен не Богом: мы сами своими грехами воздвигаем его. По словам одного западного средневекового богослова, Бог всегда рядом с нами, но мы бываем далеки от Него, Бог всегда слышит нас, но мы не слышим Его, Бог всегда внутри нас, но мы -снаружи, Бог в нас дома, но мы в Нем чужие.

Будем помнить об этом, когда готовимся к молитве. Будем помнить о том, что всякий раз, вставая на молитву, мы соприкасаемся с Богом Живым.

2. МОЛИТВА-ДИАЛОГ

Молитва - это диалог. Она включает в себя не только наше обращение к Богу, но и ответ Самого Бога. Как и во всяком диалоге, в молитве важно не только высказаться, выговориться, но и услышать ответ. Не всегда ответ Бога приходит непосредственно в минуты молитвы, иногда это происходит несколько позже. Бывает, например, что мы просим у Бога немедленной помощи, а она приходит лишь через несколько часов или дней. Но мы понимаем, что это произошло именно потому, что мы в молитве испросили помощи у Бога.

Через молитву мы можем многое узнать о Боге. Молясь, очень важно быть готовым к тому, что Бог нам откроется, но Он может оказаться иным, чем мы Его себе представляли. Часто мы совершаем ошибку, приступая к Богу с собственными представлениями о Нем, и эти представления заслоняют от нас реальный образ Бога Живого, который Сам Бог может нам открыть. Нередко люди в своем сознании создают некоего идола и этому идолу молятся. Этот мертвый, искусственно созданный идол становится препятствием, барьером между Богом Живым и нами, людьми. “Создай себе ложный образ Бога и попробуй молиться ему. Создай себе образ Бога немилостивого и жестокого Судии - и попробуй молиться ему с доверием, с любовью” - замечает митрополит Сурожский Антоний. Так вот, мы должны быть готовы к тому, что Бог откроется нам не таким, каким мы Его себе представляем. Поэтому, приступая к молитве, нужно отрешиться от всех образов, которые создает наше воображение, человеческая фантазия.

Ответ Бога может приходить различным образом, но молитва никогда не бывает безответной. Если мы не слышим ответа, значит, что-то не в порядке в нас самих, значит, мы еще недостаточно настроились на тот лад, который необходим, чтобы встретиться с Богом.

Есть прибор, называемый камертоном, его используют настройщики роялей; этот прибор дает чистый звук “ля”. И струны рояля должны быть натянуты так, чтобы звук, который они издают, находился в точном соответствии со звуком камертона. До тех пор, пока струна “ля” не натянута должным образом, сколько бы вы ни ударяли по клавишам, камертон будет молчать. Но в тот момент, когда струна достигает необходимой степени натяжения, камертон, этот металлический безжизненный предмет, вдруг начинает звучать. Настроив одну струну “ля”, мастер затем настраивает и “ля” в других октавах (в рояле каждая клавиша ударяет по нескольким струнам, это создает особую объемность звучания). Потом он настраивает “си”, “до” и т. д., одну октаву за другой, пока, наконец, весь инструмент не будет настроен в соответствии с камертоном.

Так должно происходить и с нами в молитве. Мы должны настраиваться на Бога, настраивать на Него всю свою жизнь, все струны своей души. Когда мы настроим свою жизнь на Бога, научимся исполнять Его заповеди, когда Евангелие станет нашим нравственным и духовным законом и мы начнем жить в соответствии с заповедями Божиими, тогда мы начнем чувствовать, как душа наша в молитве отзывается на присутствие Божие, подобно камертону, который отзывается на точно натянутую струну.

3. КОГДА НУЖНО МОЛИТЬСЯ?

Когда и как долго следует молиться? Апостол Павел говорит: “Непрестанно молитесь” (1 Фес. 5:17). Святитель Григорий Богослов пишет: “Вспоминать о Боге нужно чаще, чем дышать”. В идеале вся жизнь христианина должна быть пронизана молитвой.

Многие беды, скорби и несчастья происходят именно оттого, что люди забывают о Боге. Есть ведь и среди преступников люди верующие, но в момент совершения преступления они не думают о Боге. Трудно представить себе человека, который пошел бы на убийство или воровство с мыслью о всевидящем Боге, от Которого никакое зло нельзя скрыть. И всякий грех совершается человеком именно тогда, когда он о Боге не помнит.

Большинство людей не способно молиться в течение всего дня, поэтому нужно находить какое-то время, пусть даже краткое, чтобы вспоминать о Боге.

Утром вы просыпаетесь с мыслью о том, что предстоит сделать в этот день. Прежде чем вы начнете работать и погрузитесь в неизбежную суету, посвятите хотя бы несколько минут Богу. Встаньте перед Богом и скажите: “Господи, Ты дал мне этот день, помоги мне провести его без греха, без порока, сохрани меня от всякого зла и несчастья”. И призовите благословение Божие на начинающийся день.

В течение всего дня старайтесь почаще вспоминать о Боге. Если вам плохо, обратитесь к Нему с молитвой: “Господи, мне плохо, помоги мне”. Если вам хорошо, скажите Богу: “Господи, слава Тебе, благодарю Тебя за эту радость”. Если вы волнуетесь о ком-то, скажите Богу: “Господи, я беспокоюсь о нем, мне больно за него, помоги ему”. И так в течение всего дня - что бы с вами ни происходило, обращайте это в молитву.

Когда день подойдет к концу и вы будете готовиться ко сну, вспомните прошедший день, поблагодарите Бога за все хорошее, что произошло, и принесите покаяние за все те недостойные поступки и грехи, которые вы в этот день совершили. Попросите у Бога помощи и благословения на предстоящую ночь. Если вы научитесь так молиться в течение каждого дня, вы скоро заметите, насколько более полновесной будет вся ваша жизнь.

Часто люди оправдывают свое нежелание молиться тем, что они слишком заняты, перегружены делами. Да, многие из нас живут в таком ритме, в каком не жили люди древности. Иногда нам приходится в течение дня делать множество дел. Но в жизни всегда есть какие-то паузы. Например, мы стоим на остановке и ждем трамвая - три-пять минут. Едем в метро — двадцать-тридцать минут, набираем телефонный номер и слышим гудки “занято” -еще несколько минут. Используем хотя бы эти паузы для молитвы, пусть они не будут потерянным временем.

4. КРАТКИЕ МОЛИТВЫ

Часто спрашивают: как нужно молиться, какими словами, на каком языке? Некоторые даже говорят: “Я не молюсь, потому что не умею, не знаю молитв”. Для молитвы не нужно никакое специальное умение. С Богом можно просто беседовать. На богослужении в Православной Церкви мы употребляем особый язык - церковнославянский. Но в личной молитве, когда мы остаемся наедине с Богом, нет нужды в каком-то особом языке. Мы можем молиться Богу на том языке, на каком говорим с людьми, на каком думаем.

Молитва должна быть очень простой. Преподобный Исаак Сирин говорил: “Вся ткань молитвы твоей да будет немногосложна. Одно слово мытаря спасло его, и одно слово разбойника на кресте сделало его наследником Царства Небесного”.

Вспомним притчу о мытаре и фарисее: “Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь; пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю». Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: «Боже! будь милостив ко мне, грешному!»” (Лк. 18:10-13). И эта краткая молитва спасла его. Вспомним и разбойника, который был распят с Иисусом и который сказал Ему: “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое” (Лк. 23:42). Одного этого было достаточно, чтобы он вошел в рай.

Молитва может быть предельно краткой. Если вы только начинаете свой молитвенный путь, начните с очень коротких молитв - таких, на которых вы сможете сосредоточиться. Богу не нужны слова - Ему нужно сердце человека. Слова вторичны, первостепенное же значение имеет то чувство, настроение, с которым мы приступаем к Богу. Приступить к Богу без чувства благоговения или с рассеянностью, когда во время молитвы наш ум блуждает на стороне, гораздо опаснее, чем сказать в молитве неправильное слово. Рассеянная молитва не имеет ни смысла, ни ценности. Здесь действует простой закон: если слова молитвы не дошли до нашего сердца, они не достигнут и Бога. Как иногда говорят, такая молитва не поднимется выше потолка комнаты, в которой мы молимся, а ведь она должна достичь небес. Поэтому очень важно, чтобы каждое слово молитвы было нами глубоко пережито. Если мы не способны сосредоточиться на длинных молитвах, которые содержатся в книгах Православной Церкви - молитвенниках, попробуем свои силы в молитвах кратких: “Господи, помилуй”, “Господи, спаси”, “Господи, помоги мне”, “Боже, милостив буди мне, грешному”.

Один подвижник говорил, что, если бы мы могли со всей силой чувства, от всего сердца, всей душой сказать одну только молитву “Господи, помилуй”, - этого было бы достаточно для спасения. Но проблема заключается в том, что, как правило, мы не можем сказать этого от всего сердца, не можем сказать этого всей нашей жизнью. Поэтому, чтобы быть услышанными Богом, мы бываем многословны.

Будем помнить, что Бог жаждет нашего сердца, а не наших слов. И если мы будем обращаться к Нему от всего сердца, то непременно получим ответ.

5. МОЛИТВА И ЖИЗНЬ

Молитва сопряжена не только с радостями и обретениями, которые происходят благодаря ей, но и с кропотливым ежедневным трудом. Иногда молитва приносит огромную радость, освежает человека, дает ему новые силы и новые возможности. Но очень часто бывает, что человек не расположен к молитве, ему не хочется молиться. Так вот, молитва не должна зависеть от нашего настроения. Молитва - это труд. Преподобный Силуан Афонский говорил, “Молиться — это кровь проливать”. Как и во всяком труде, со стороны человека требуется усилие, подчас огромное, чтобы даже в те минуты, когда молиться не хочется, принудить себя к этому. И такой подвиг окупится стократно.

Но почему нам порой не хочется молиться? Я думаю, главная причина здесь заключается в том, что наша жизнь не соответствует молитве, не настроена на нее. В детстве, когда я занимался в музыкальной школе, у меня был прекрасный учитель по классу скрипки: его уроки бывали иногда очень интересными, а иногда очень трудными, причем зависело это не от его настроения, а от того, насколько хорошо или плохо я подготовился к уроку. Если я много занимался, учил какую-то пьесу и приходил на урок во всеоружии, то и урок проходил на одном дыхании, и учителю было приятно, и мне. Если же я всю неделю проленился и приходил неподготовленным, то и учитель огорчался, и мне было тошно от того, что урок не идет так, как хотелось бы.

Точно так же и с молитвой. Если наша жизнь не является подготовкой к молитве, то и молиться нам бывает очень трудно. Молитва - это индикатор нашей духовной жизни, своеобразная лакмусовая бумажка. Мы должны выстраивать свою жизнь таким образом, чтобы она соответствовала молитве. Когда, произнося молитву “Отче наш”, мы говорим: “Господи, да будет воля Твоя”, - это значит, что мы всегда должны быть готовы к тому, чтобы исполнять волю Божию, даже если эта воля противоречит нашей человеческой воле. Когда мы говорим Богу: “И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим”, - мы тем самым берем на себя обязательство прощать людей, оставлять им их долги, потому что, если мы не оставляем долги нашим должникам, то, по логике этой молитвы, и Бог не оставит нам наших долгов.

Итак, одно должно соответствовать другому: жизнь - молитве и молитва - жизни. Без этого соответствия не будет у нас успеха ни в жизни, ни в молитве.

Не будем смущаться, если нам трудно молиться. Это означает, что Бог ставит перед нами новые задачи, причем решать их мы должны и в молитве, и в жизни. Если мы научимся жить по Евангелию, то научимся и молиться по-евангельски. Тогда и жизнь наша станет полноценной, духовной, истинно христианской.

6. ПРАВОСЛАВНЫЙ МОЛИТВОСЛОВ

Молиться можно по-разному, например, своими словами. Такая молитва должна постоянно сопутствовать человеку. Утром и вечером, днем и ночью человек может обращаться к Богу с самыми простыми, идущими из глубины сердца словами.

Но есть также молитвословия, которые еще в древности были составлены святыми, их нужно читать, чтобы учиться молитве. Эти молитвословия содержатся в “Православном молитвослове”. Там вы найдете церковные молитвы утренние, вечерние, покаянные, благодарственные, найдете различные каноны, акафисты и многое другое. Купив “Православный молитвослов”, не пугайтесь, что в нем так много молитв. Вы не обязаны все их читать.

Если утренние молитвы прочитать быстро, это займет примерно двадцать минут. Но если их читать вдумчиво, внимательно, отзываясь сердцем на каждое слово, то чтение может занять и целый час. Поэтому если у вас нет времени, не пытайтесь прочитать все утренние молитвы, лучше прочитайте одну-две, но так, чтобы каждое их слово дошло до вашего сердца.

Перед разделом “Молитвы утренние” говорится: “Прежде чем ты начнешь молиться, постой немного до тех пор, пока не утихнут твои чувства, и затем с вниманием и благоговением произнеси: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь». Постой еще немного и только потом начинай молиться”. Эта пауза, “минута молчания” перед началом церковной молитвы, очень важна. Молитва должна вырасти из тишины нашего сердца. У людей, которые ежедневно “вычитывают” утренние и вечерние молитвы, постоянно существует соблазн прочитать “правило” как можно скорее, чтобы приступить к повседневным делам. Часто при таком чтении ускользает главное — содержание молитвы. .

В молитвослове много прошений, обращенных к Богу, которые повторяются несколько раз. Например, вы можете встретить рекомендацию прочитать “Господи, помилуй” двенадцать или сорок раз. Некоторые воспринимают это как какую-то формальность и вычитывают эту молитву на большой скорости. Между прочим, по-гречески “Господи, помилуй” звучит как “Кирие, элейсон”. В русском языке есть глагол “куролесить”, который произошел именно от того, что псаломщики на клиросе очень быстро по много раз повторяли: “Кирие, элейсон”, то есть не молились, а “куролесили”. Так вот, в молитве не нужно куролесить. Сколько бы раз вы ни читали эту молитву, она должна быть произнесена со вниманием, благоговением и любовью, с полной отдачей.

Не нужно стараться вычитать все молитвы. Лучше посвятите двадцать минут одной молитве “Отче наш”, повторяя ее несколько раз, вдумываясь в каждое слово. Не так-то легко бывает человеку, не привыкшему подолгу молиться, сразу вычитывать большое количество молитв, но к этому и не надо стремиться. Важно проникнуться тем духом, которым дышат молитвы Отцов Церкви. Вот главная польза, которую можно извлечь из молитв, содержащихся в “Православном молитвослове”.

7. МОЛИТВЕННОЕ ПРАВИЛО

Что такое молитвенное правило? Это молитвы, которые человек прочитывает регулярно, ежедневно. Молитвенное правило у всех разное. У одних утреннее или вечернее правило занимает несколько часов, у других - несколько минут. Все зависит от духовного устроения человека, от степени его укорененности в молитве и от того, каким временем он располагает.

Очень важно, чтобы человек исполнял молитвенное правило, пусть даже самое краткое, чтобы в молитве были регулярность, постоянство. Но правило не должно превращаться в формальность. Опыт многих верующих показывает, что при постоянном вычитывании одних и тех же молитв их слова обесцвечиваются, утрачивают свежесть, и человек, привыкая к ним, перестает на них сосредотачиваться. Эту опасность нужно стараться всеми силами избегать.

Помню, когда я принял монашеский постриг (мне тогда было двадцать лет), я обратился за советом к опытному духовнику и спросил его, какое у меня должно быть молитвенное правило. Он сказал: “Ты должен ежедневно вычитывать утренние и вечерние молитвы, три канона и один акафист. Что бы ни случилось, даже если ты очень устал, ты обязан их прочитать. И если даже ты вычитаешь их поспешно и невнимательно - не важно, главное -чтобы правило было вычитано”. Я попробовал. Дело не пошло. Ежедневное чтение одних и тех же молитв привело к тому, что эти тексты быстро надоедали. К тому же, каждый день я много часов проводил в храме на службах, которые меня духовно питали, насыщали, окрыляли. А вычитывание трех канонов и акафиста превращалось в какой-то ненужный “довесок”. Я начал искать другой совет, более мне подходящий. И нашел его в творениях святителя Феофана Затворника, замечательного подвижника XIX века. Он советовал молитвенное правило исчислять не количеством молитв, а тем временем, которое мы готовы посвятить Богу. Например, мы можем взять себе за правило молиться утром и вечером по полчаса, но эти полчаса должны быть полностью отданы Богу. И не так важно, читаем ли мы в течение этих минут все молитвы или только одну, или, может быть, один вечер мы целиком посвятим чтению Псалтири, Евангелия или молитве своими словами. Главное, чтобы мы были сосредоточены на Боге, чтобы внимание наше не ускользало и чтобы каждое слово доходило до нашего сердца. Этот совет мне подошел. Я, впрочем, не исключаю, что для других более подходящим окажется полученный мною совет духовника. Здесь многое зависит от индивидуальности человека.

Мне кажется, что для человека, живущего в миру, не только пятнадцати, но даже и пяти минут утренней и вечерней молитвы, если, конечно, она произносится с вниманием и с чувством, достаточно, чтобы быть настоящим христианином. Важно только, чтобы мысль всегда соответствовала словам, сердце отвечало на слова молитвы, а вся жизнь соответствовала молитве.

Попробуйте, следуя совету святителя Феофана Затворника, выделить какое-то время для молитвы в течение дня и для ежедневного исполнения молитвенного правила. И вы увидите, что это очень скоро принесет плоды.

8. ОПАСНОСТЬ ПРИВЫКАНИЯ

Каждый верующий сталкивается с опасностью привыкания к словам молитв и рассеянности во время молитвы. Чтобы этого не происходило, человек должен постоянно бороться с собой или, как говорили Святые Отцы, “стоять на страже своего ума”, учиться “заключать ум в слова молитвы”.

Как этого достичь? Прежде всего, нельзя позволять себе произносить слова, когда и разум и сердце на них не отвечают. Если вы начали читать молитву, но в середине ее ваше внимание отклонилось, вернитесь к тому месту, где внимание рассеялось, и повторите молитву. Если нужно, повторите ее три раза, пять, десять раз, но добейтесь того, чтобы все ваше существо на нее откликнулось.

Однажды в храме ко мне обратилась женщина: “Батюшка, я много лет читаю молитвы - и утром, и вечером, но чем больше их читаю, тем меньше они мне нравятся, тем меньше я чувствую себя верующей в Бога. Мне настолько приелись слова этих молитв, что я на них уже не реагирую”. Я ей сказал: “А вы не читайте утренние и вечерние молитвы”. Она удивилась: “То есть как?” Я повторил: “Бросьте, не читайте их. Если на них ваше сердце не отзывается, вы должны найти другой способ молитвы. Сколько времени занимают у вас утренние молитвы?” - “Двадцать минут”. - “Вы готовы каждое утро посвящать двадцать минут Богу?” - “Готова”. - “Тогда возьмите одну утреннюю молитву - на выбор — и читайте ее в течение двадцати минут. Прочитайте одну ее фразу, помолчите, подумайте, что она значит, потом прочитайте другую фразу, помолчите, задумайтесь над ее содержанием, повторите ее снова, подумайте, соответствует ли ей ваша жизнь, готовы ли вы жить так, чтобы эта молитва стала реальностью вашей жизни. Вы произносите: «Господи, не лиши мене небесных Твоих благ». Что это означает? Или: «Господи, избави мя вечных мук». В чем опасность этих вечных мук, действительно ли вы боитесь их, действительно ли надеетесь их избежать?” Женщина стала так молиться, и вскоре молитвы ее начали оживать.

Молитве надо учиться. Нужно работать над собой, нельзя позволять себе, стоя перед иконой, произносить пустые слова.

На качестве молитвы сказывается и то, что ей предшествует и что за ней следует. Невозможно сосредоточенно молиться в состоянии раздражения, если, например, мы перед началом молитвы с кем-то поссорились, на кого-то накричали. Значит, в то время, которое предшествует молитве, мы должны внутренне к ней готовиться, освобождаясь от того, что мешает нам молиться, настраиваясь на молитвенный лад. Тогда и молиться нам будет легче. Но, конечно, и после молитвы не следует сразу же погружаться в суету. Окончив молитву, дайте себе еще какое-то время, чтобы услышать ответ Бога, чтобы что-то в вас прозвучало, откликнулось на присутствие Божие.

Молитва только тогда ценна, когда мы чувствуем, что благодаря ей в нас что-то меняется, что мы начинаем жить по-иному. Молитва должна приносить плоды, и эти плоды должны быть ощутимы.

9. ПОЛОЖЕНИЕ ТЕЛА ПРИ МОЛИТВЕ

В практике молитвы Древней Церкви использовались разные позы, жесты, положения тела. Молились стоя, на коленях, в так называемой позе пророка Илии, то есть стоя на коленях со склоненной к земле головой, молились лежа на полу с распростертыми руками, или стоя с воздетыми руками. При молитве употреблялись поклоны — земные и поясные, а также крестное знамение. Из всего многообразия традиционных положений тела во время молитвы в современной практике осталось несколько. Это прежде всего молитва стоя и молитва на коленях, сопровождаемые крестным знамением и поклонами.

Почему вообще важно, чтобы тело участвовало в молитве? Почему нельзя просто молиться духом лежа в кровати, сидя в кресле? В принципе, можно молиться и лежа, и сидя: в особых случаях, при болезни, например, или в путешествии мы так и делаем. Но в обычных обстоятельствах необходимо при молитве использовать те положения тела, которые сохранились в предании Православной Церкви. Дело в том, что тело и дух в человеке связаны неразрывно, и дух не может быть совершенно автономным от тела. Не случайно древние Отцы говорили: “Если тело не потрудилось в молитве, то молитва останется бесплодной”.

Зайдите в православный храм на великопостное богослужение и вы увидите, как время от времени все прихожане одновременно падают на колени, потом встают, снова падают и снова встают. И так в течение всей службы. И вы почувствуете, что в этой службе есть особая интенсивность, что люди не просто молятся, они трудятся в молитве, несут подвиг молитвы. И зайдите в протестантскую церковь. В течение всей службы молящиеся сидят: читаются молитвы, поются духовные песни, но люди просто сидят, не крестятся, не кланяются, а по окончании службы встают и уходят. Сравните эти два способа молитвы в церкви — православный и протестантский — и вы почувствуете разницу. Разница эта — в интенсивности молитвы. Люди молятся одному и тому же Богу, но молятся по-разному. И во многом эта разница определяется именно тем, в каком положении находится тело молящегося.

Поклоны очень помогают молитве. Те из вас, у кого есть возможность на молитвенном правиле утром и вечером сделать хотя бы несколько поясных и земных поклонов, несомненно, почувствуют, как это полезно в духовном отношении. Тело становится более собранным, а при собранности тела вполне естественна собранность ума и внимания.

Во время молитвы мы должны время от времени осенять себя крестным знамением, особенно произнося “Во имя Отца и Сына и Святаго Духа”, а также произнося имя Спасителя. Это необходимо, так как крест - орудие нашего спасения. Когда мы полагаем на себя крестное знамение, сила Божия ощутимым образом присутствует в нас.

10. МОЛИТВА ПЕРЕД ИКОНАМИ

В церковной молитве внешнее не должно подменять внутреннее. Внешнее может способствовать внутреннему, но может и препятствовать. Традиционные положения тела во время молитвы, несомненно, способствуют молитвенному состоянию, но никоим образом не могут подменить собой главное содержание молитвы.

Нельзя забывать, что некоторые положения тела не всем доступны. Например, многие пожилые люди просто не способны делать земные поклоны. Есть много людей, которые не могут долго стоять. Мне приходилось слышать от пожилых людей: “Я не хожу в храм на службу, потому что не могу стоять”, - или: “Я не молюсь Богу, потому что у меня болят ноги”. Богу нужны не ноги, а сердце. Не можете молиться стоя - молитесь сидя, не можете молиться сидя - молитесь лежа. Как говорил один подвижник, “лучше сидя думать о Боге, чем стоя думать о ногах”.

Вспомогательные средства важны, но они не могут подменить собой содержание. Одно из важных вспомогательных средств при молитве — — иконы. Православные христиане, как правило, молятся перед иконами Спасителя, Божией Матери, святых, перед изображением Святого Креста. А протестанты молятся без икон. И можно видеть разницу между молитвой протестантской и православной. В православной традиции молитва более конкретна. Созерцая икону Христову, мы как бы смотрим в окно, которое раскрывает нам мир иной, и за этой иконой стоит Тот, Кому мы молимся.

Но очень важно, чтобы икона не подменяла собой объект молитвы, чтобы мы не обращались в молитве к иконе и не пытались вообразить себе того, кто изображен на иконе. Икона - это только напоминание, только некий символ той реальности, которая за ней стоит. Как говорили Отцы Церкви, “честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу”. Когда мы подходим к иконе Спасителя или Божией Матери и прикладываемся к ней, то есть целуем ее, мы тем самым выражаем нашу любовь к Спасителю или к Божией Матери.

Икона не должна превращаться в идола. И не должно быть иллюзии, что Бог именно таков, каким Его изображают на иконе. Существует, например, икона Святой Троицы, которая называется “Новозаветная Троица”: она неканоническая, то есть не соответствует церковным правилам, но в некоторых храмах ее можно увидеть. На этой иконе Бог Отец изображен в виде седовласого старца, Иисус Христос в виде молодого человека, а Святой Дух в виде голубя. Ни в коем случае нельзя поддаться соблазну вообразить себе, что Святая Троица выгладит именно так. Святая Троица — это Бог, Которого человеческое воображение не может представить. И, обращаясь к Богу - Святой Троице в молитве, мы должны отрешаться от всякого рода фантазии. Наше воображение должно быть свободным от образов, ум — кристально чистым, а сердце — готовым вместить Бога Живого.

Машина свалилась в обрыв, несколько раз перевернувшись. От нее ничего не осталось, но мы с водителем были целы и невредимы. Произошло это ранним утром, около пяти часов. Когда я вечером того же дня вернулся в храм, где служил, я обнаружил там нескольких прихожанок, которые проснулись в половине пятого утра, почувствовав опасность, и начали за меня молиться. Их первый вопрос был: “Батюшка, что с вами случилось?” Думаю, что по их молитвам и я, и человек, который сидел за рулем, были спасены от беды.

11. МОЛИТВА ЗА БЛИЖНИХ

Мы должны молиться не только за себя, но и за наших ближних. Каждое утро и каждый вечер, а также находясь в церкви, мы должны вспоминать наших родственников, близких, друзей, врагов и обо всех приносить молитву Богу. Это очень важно, потому что люди связаны между собою неразрывными узами, и часто молитва одного человека за другого спасает другого от большой опасности.

В жизни святого Григория Богослова был такой случай. Когда он был еще молодым человеком, некрещеным, он пересекал Средиземное море на корабле. Вдруг начался сильный шторм, который продолжался много дней, и ни у кого уже не оставалось надежды на спасение, корабль был почти затоплен. Григорий молился Богу и во время молитвы увидел свою мать, которая в это время находилась на берегу, но, как потом выяснилось, чувствовала опасность и напряженно молилась за сына. Корабль, вопреки всем ожиданиям, благополучно достиг берега. Григорий всегда помнил, что своим избавлением был обязан молитвам матери.

Кто-нибудь может сказать: “Ну вот, еще одна история из жизни древних святых. Почему же подобное не происходят сегодня?” Могу вас уверить, что и сегодня происходит. Я знаю немало людей, которые по молитвам близких были спасены от смерти или большой опасности. И в моей жизни было немало случаев, когда я избежал опасности по молитвам матери или других людей, например, моих прихожан.

Однажды я попал в автомобильную катастрофу и, можно сказать, чудом остался в живых, потому что машина свалилась в обрыв, несколько раз перевернувшись. От машины ничего не осталось, но мы с водителем были целы и невредимы. Произошло это ранним утром, около пяти часов. Когда я вечером того же дня вернулся в храм, где служил, я обнаружил там нескольких прихожанок, которые проснулись в половине пятого утра, почувствовав опасность, и начали за меня молиться. Их первый вопрос был: “Батюшка, что с вами случилось?” Думаю, что по их молитвам и я, и человек, который сидел за рулем, были спасены от беды.

Мы должны молиться за своих ближних не потому, что Бог не знает, как их спасти, но потому, что Он хочет, чтобы мы участвовали в спасении друг друга. Конечно, Он Сам знает, что нужно каждому человеку - и нам, и нашим ближним. Когда мы молимся за ближних, это вовсе не значит, что мы хотим быть более милосердными, чем Бог. Но это значит, что мы хотим участвовать в их спасении. И мы не должны в молитве забывать о людях, с которыми свела нас жизнь, и о том, что они молятся за нас. Каждый из нас вечером, ложась спать, может сказать Богу: “Господи, по молитвам всех любящих меня, спаси меня”.

Будем помнить о живой связи между нами и нашими ближними, и будем всегда вспоминать друг друга в молитве.

12. МОЛИТВА ЗА УСОПШИХ

Мы должны молиться не только за тех наших ближних, которые живы, но и за тех, кто уже отошел в мир иной.

Молитва за усопших необходима прежде всего нам, потому что, когда уходит близкий человек, у нас возникает естественное чувство утраты, и от этого мы глубоко страдаем. Но тот человек продолжает жить, только он живет в другом измерении, потому что перешел в иной мир. Чтобы связь между нами и человеком, ушедшим от нас, не разорвалась, мы должны о нем молиться. Тогда мы будем чувствовать его присутствие, ощущать, что он не ушел от нас, что наша живая связь с ним сохраняется.

Но молитва об усопшем, конечно, нужна и ему, потому что человек, когда умирает, переходит в иную жизнь, чтобы встретиться там с Богом и ответить за все, что он сделал в земной жизни, хорошее и плохое. Очень важно, чтобы человеку на этом его пути сопутствовали молитвы близких - тех, кто остался здесь, на земле, кто хранит память о нем. Человек, который уходит из этого мира, лишается всего, что давал ему этот мир, остается только его душа. Все богатство, которым он владел в жизни, все, что он приобрел, остается здесь. В мир иной уходит только душа. И душа бывает судима Богом по закону милосердия и справедливости. Если человек в жизни совершил что-то злое, ему приходится нести за это наказание. Но мы, оставшиеся в живых, можем просить Бога о том, чтобы Он облегчил участь этого человека. И Церковь верует, что посмертная участь умершего облегчается по молитвам тех, кто молится за него здесь, на земле.

Герой романа Достоевского “Братья Карамазовы” старец Зосима (прототипом которого был святитель Тихон Задонский) так говорит о молитве за усопших: “На каждый день и когда можешь, тверди про себя: «Господи, помилуй всех днесь пред Тобою представших». Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою на сей земле, и души их становятся пред Господом - и сколь многие из них расстались с землею отъединенно, никому не ведомые, в грусти и тоске, и никто-то не пожалеет о них… И вот, может быть, с другого конца земли вознесется ко Господу за упокой его и твоя молитва, хотя бы ты не знал его вовсе, а он — тебя. Сколь умилительно душе его, ставшей в страхе пред Господом, почувствовать в тот миг, что есть и за него молитвенник, что осталось на земле человеческое существо и его любящее. Да и Бог милостивее воззрит на обоих вас, ибо если уже ты столь пожалел его, то кольми паче пожалеет Он, бесконечно более милосердный… И простит его ради тебя”.

13. МОЛИТВА ЗА ВРАГОВ

Необходимость молитвы за врагов вытекает из самой сущности нравственного учения Иисуса Христа.

В дохристианскую эпоху существовало правило: “Люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего” (Мф. 5:43). Именно в соответствии с этим правилом живет большинство людей до сих пор. Нам естественно любить ближних, тех, кто делает нам добро, и относиться с неприязнью, а то и с ненавистью к тем, от кого исходит зло. Но Христос говорит, что отношение должно быть совершенно другим: “Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас” (Мф. 5:44). Сам Христос в течение Своей земной жизни неоднократно подавал пример и любви к врагам, и молитвы за врагов. Когда Господь был на кресте и воины пригвождали Его, Он испытывал страшные муки, невероятную боль, но Он молился: “Отче! прости им, ибо они не знают, что делают” (Лк. 23:34). Он думал в тот момент не о Себе, не о том, что эти солдаты причиняют Ему боль, но об их спасении, ибо, совершая зло, они прежде всего наносили вред самим себе.

Мы должны помнить, что люди, которые делают нам зло или относятся к нам с неприязнью, не плохи сами по себе. Плох тот грех, которым они заражены. Ненавидеть надо грех, а не его носителя -человека. Как говорил святой Иоанн Златоуст, “когда ты видишь, что кто-то делает тебе зло, ненавидь не его, но диавола, который стоит за ним”.

Нужно учиться отделять человека от греха, который он совершает. Священник очень часто наблюдает во время исповеди, как грех реально отделяется от человека, когда тот в нем раскаивается. Мы должны уметь отрешаться от греховного образа человека и помнить, что все люди, в том числе и враги наши, и ненавидящие нас, созданы по образу Божию, и именно в этот образ Божий, в те зачатки добра, которые есть в каждом человеке, мы должны всматриваться.

Почему необходимо молиться за врагов? Это нужно не только им, но и нам. Мы должны находить в себе силы примиряться с людьми. Архимандрит Софроний в своей книге о преподобном Силуане Афонском говорит: “Ненавидящие и отвергающие брата ущербны в своем бытии, они не могут найти путь к Богу, любящему всех”. Это справедливо. Когда в нашем сердце поселяется ненависть к человеку, мы бываем не способны приблизиться к Богу. И до тех пор, пока это чувство в нас сохраняется, путь к Богу нам прегражден. Вот почему необходимо молиться за врагов.

Каждый раз, приступая к Богу Живому, мы должны быть абсолютно примиренными со всеми, кого воспринимаем как своих врагов. Вспомним, что говорит Господь: “Если принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя… пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой” (Мф. 5:23). И другое слово Господа: “Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним” (Мф. 5:25). “На пути с ним” - значит “в этой, земной жизни”. Ибо если мы не успеем примириться здесь с ненавидящими и обидящими нас, с врагами нашими, то в будущую жизнь уйдем непримиренными. А там наверстать то, что упущено здесь, будет уже невозможно.

14. СЕМЕЙНАЯ МОЛИТВА

До сих пор мы говорили главным образом о личной, индивидуальной молитве человека. Теперь я хотел бы сказать несколько слов о молитве в кругу семьи.

Большинство наших современников живет так, что члены семьи собираются вместе довольно редко, в лучшем случае дважды в день — утром за завтраком и вечером за ужином. В течение дня родители на работе, дети в школе, дома остаются лишь дошкольники и пенсионеры. Очень важно, чтобы в распорядке дня были какие-то минуты, когда все могли бы собраться вместе для молитвы. Если семья собирается на ужин, то почему бы за несколько минут до него не помолиться вместе? Можно и после ужина прочитать молитвы и отрывок из Евангелия.

Совместная молитва укрепляет семью, потому что ее жизнь бывает по-настоящему полноценной и счастливой лишь тогда, когда членов ее соединяют не только родственные узы, но и духовное родство, общее понимание и мировоззрение. Совместная молитва, кроме того, благотворно влияет на каждого члена семьи, в частности, она очень помогает детям.

В советские времена запрещалось воспитывать детей в религиозном духе. Это мотивировалось тем, что дети должны сначала вырасти, а уже потом самостоятельно выбирать, идти им по религиозному или по безрелигиозному пути. В этом аргументе заключена глубокая ложь. Потому что, прежде чем человек имеет возможность выбрать, он должен быть чему-то научен. А лучший возраст для научения -это, конечно, детство. Тому, кто с детства привык жить без молитвы, бывает очень трудно приучить себя молиться. А человек, с детства воспитанный в молитвенном, благодатном духе, с первых лет своей жизни знавший о существовании Бога и о том, что к Богу всегда можно обратиться, даже если потом отходил от Церкви, от Бога, все-таки сохранял в каких-то глубинах, в душевных тайниках полученные в детстве навыки молитвы, заряд религиозности. И часто бывает, что люди, отошедшие от Церкви, на каком-то этапе своей жизни возвращаются к Богу именно потому, что в детстве они были приучены к молитве.

Еще один момент. Сегодня во многих семьях есть родственники старшего поколения, бабушки и дедушки, которые воспитывались в безрелигиозной среде. Еще лет двадцать-тридцать назад можно было говорить, что церковь - это место для “бабушек”. Сейчас же именно бабушки представляют самое безрелигиозное поколение, воспитанное в 30-40-х годах, в эпоху “воинствующего атеизма”. Очень важно, чтобы пожилые люди нашли свой путь к храму. Ни для кого не поздно обратиться к Богу, но те из молодых, которые уже этот путь нашли, должны тактично, постепенно, но с большим постоянством вовлекать в орбиту духовной жизни своих старших родственников. И через ежедневную семейную молитву это можно сделать особенно успешно.

15. ЦЕРКОВНАЯ МОЛИТВА

Как говорил известный богослов XX века протоиерей Георгий Флоровский, христианин никогда не молится в одиночестве: даже если он обращается к Богу в своей комнате, закрыв за собой дверь, он все равно молится как член церковной общины. Мы не изолированные индивидуумы, мы члены Церкви, члены единого тела. И спасаемся мы не в одиночку, а вместе с другими - с нашими братьями и сестрами. И потому очень важно, чтобы у каждого человека был опыт не только молитвы индивидуальной, но и молитвы церковной, вместе с другими людьми.

Церковная молитва имеет совершенно особое значение и особый смысл. Многие из нас по собственному опыту знают, как порой трудно бывает человеку одному погрузиться в стихию молитвы. Но когда вы приходите в храм, вы погружаетесь в общую молитву многих людей, и эта молитва уносит вас в какие-то глубины, и ваша молитва сливается с молитвой других.

Жизнь человеческая подобна плаванию через море или океан. Есть, конечно, смельчаки, которые в одиночестве, преодолевая бури и штормы, на яхте пересекают морские пространства. Но, как правило, люди, чтобы пересечь океан, собираются вместе и на корабле движутся от одного берега к другому. Церковь — это корабль, в котором христиане вместе движутся по пути к спасению. И совместная молитва - одно из самых сильных средств для продвижения на этом пути.

В храме многое способствует церковной молитве, и прежде всего богослужение. Богослужебные тексты, которые употребляются в Православной Церкви, необычайно богаты по содержанию, в них сокрыта великая мудрость. Но есть препятствие, с которым сталкиваются многие, приходящие в Церковь, - это церковнославянский язык. Сейчас много спорят о том, сохранять ли славянский язык в богослужении или переходить на русский. Мне кажется, что если бы наше богослужение было целиком переведено на русский язык, очень многое в нем было бы утрачено. Церковнославянский язык обладает большой духовной силой, и опыт показывает, что он не так уж и труден, не так уж сильно отличается от русского. Нужно просто приложить некоторое усилие, так же как мы, если это необходимо, прилагаем усилие для усвоения языка той или иной науки, например, математики или физики.

Итак, чтобы научиться молиться в церкви, нужно приложить некоторые усилия, чаще ходить в церковь, может быть, купить основные богослужебные книги и в свободное время изучить их. И тогда все богатство литургического языка и богослужебных текстов раскроется перед вами, и вы увидите, что богослужение - это целая школа, которая учит вас не только церковной молитве, но и духовной жизни.

16. ДЛЯ ЧЕГО НУЖНО ХОДИТЬ В ЦЕРКОВЬ?

У многих людей, изредка посещающих храм, складывается какое-то потребительское отношение к церкви. Приходят в храм, например, перед долгим путешествием - поставить свечку на всякий случай, чтобы ничего не случилось в дороге. Заходят на две-три минуты, спешно несколько раз крестятся и, поставив свечку, уходят. Некоторые, зайдя в храм, говорят: “Я хочу заплатить деньги, чтобы батюшка помолился о том-то и о том-то”, - платят деньги и уходят. Священник должен молиться, а сами эти люди в молитве не участвуют.

Это неправильное отношение. Церковь - не автомат для покупки “сникерсов”: опускаешь монетку-и вываливается конфетка. Церковь - это то место, куда надо приходить, чтобы там жить и учиться. Если вы испытываете какие-то трудности или кто-то из ваших ближних заболел, не ограничивайтесь тем, чтобы зайти и поставить свечку. Придите в церковь на богослужение, погрузитесь в стихию молитвы и вместе со священником и общиной вознесите свою молитву о том, что вас тревожит.

Очень важно, чтобы посещение церкви было регулярным. Хорошо посещать храм каждое воскресенье. Воскресная Божественная Литургия, а также Литургия великих праздников — это то время, когда мы можем, отрешившись на два часа от наших земных дел, погрузиться в стихию молитвы. Хорошо прийти в церковь всей семьей, чтобы исповедоваться и причаститься.

Если человек научится жить от воскресения до воскресения, в ритме церковных служб, в ритме Божественной Литургии, то вся его жизнь изменится кардинальным образом. Прежде всего, это дисциплинирует. Верующий знает, что в ближайшее воскресенье ему придется дать ответ Богу, и он живет по-другому, не допускает многих грехов, которые мог бы допустить, если бы не посещал церковь. Кроме того, сама Божественная Литургия — это возможность принять Святое Причастие, то есть соединиться с Богом не только духовно, но и телесно. И, наконец, Божественная Литургия - это всеобъемлющая служба, когда и вся церковная община, и каждый ее член могут молиться обо всем, что беспокоит, тревожит или радует. Верующий во время Литургии может молиться и о себе, и о своих ближних, и о своем будущем, приносить покаяние за грехи и просить благословения Божия на дальнейшее служение. Очень важно учиться полноценно участвовать в Литургии. В Церкви есть и другие службы, например, всенощное бдение - подготовительная служба к причастию. Можно заказать молебен какому-то святому или молебен о здравии того или иного человека. Но никакие так называемые “частные” службы, то есть заказанные человеком для молитвы о каких-то его конкретных нуждах, не могут заменить участие в Божественной Литургии, потому что именно Литургия - это центр церковной молитвы, и именно она должна стать центром духовной жизни каждого христианина и каждой христианской семьи.

17. УМИЛЕНИЕ И СЛЕЗЫ

Хотел бы сказать несколько слов о том духовном и эмоциональном состоянии, которые испытывают люди в молитве. Вспомним известное стихотворение Лермонтова:

В минуту жизни трудную,
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко -
И верится, и плачется,
И так легко, легко…

В этих прекрасных простых словах великий поэт описал то, что очень часто происходит с людьми во время молитвы. Человек повторяет слова молитв, -может быть, знакомые с детства, - и вдруг чувствует, как наступает какое-то просветление, облегчение, появляются слезы. На церковном языке это состояние называется умилением. Это то состояние, которое даруется иногда человеку во время молитвы, когда он острее и сильнее, чем обычно, ощущает присутствие Божие. Это состояние духовное, когда благодать Божия непосредственно касается нашего сердца.

Вспомним отрывок из автобиографической книги Ивана Бунина “Жизнь Арсеньева”, где Бунин описывает свои юношеские годы и то, как, будучи еще гимназистом, он посещал богослужения в приходской церкви Воздвижения Господня. Он описывает начало всенощной, в полумраке церкви, когда еще совсем немного людей: “Как все это волнует меня. Я еще мальчик, подросток, но ведь я родился с чувством всего этого. Столько раз слушал я эти возгласы и непременно за ними следующее «аминь», что все это стало как бы частью моей души, и она теперь, уже заранее угадывающая каждое слово службы, на все отзывается сугубой родственной готовностью. «Приидите, поклонимся… Благослови душе моя Господа», - слышу я, и у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твердо знаю теперь, что прекраснее и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле. И течет, течет святая мистерия, закрываются и открываются Царские врата, озаряются ярче и теплее своды церкви многими свечами”. И дальше Бунин пишет о том, что ему приходилось посещать множество западных храмов, где звучал орган, бывать в готических соборах, прекрасных по своей архитектуре, “но нигде и никогда, - говорит он, - не плакал я так, как в церковке Воздвижения в эти темные и глухие вечера”.

Не только великие поэты и писатели отзываются на то благодатное воздействие, с которым неизбежно связано посещение церкви. Это может испытать на себе каждый человек. Очень важно, чтобы душа наша была открыта к этим чувствам, чтобы, приходя в храм, мы были готовы принять благодать Божию в той мере, в какой она нам будет дана. Если же состояние благодати нам не дается и умиление не приходит, не нужно этим смущаться. Это означает, что душа наша не дозрела до умиления. Но минуты подобного просветления - знак того, что молитва наша не бесплодна. Они свидетельствуют о том, что Бог отзывается на нашу молитву и благодать Божия касается нашего сердца.

18. БОРЬБА С ПОСТОРОННИМИ МЫСЛЯМИ

Одно из главных препятствий к внимательной молитве - появление посторонних помыслов. Святой Иоанн Кронштадский, великий подвижник конца XIX - начала XX столетия, описывает в своих дневниках, как во время совершения Божественной Литургии, в самые ответственные и священные моменты, перед его мысленным взором вдруг представал яблочный пирог или какой-нибудь орден, которым его могут наградить. И он с горечью и сожалением говорит о том, как подобные посторонние образы и помыслы могут разрушить молитвенное состояние. Если такое случалось со святыми, то нет ничего удивительного в том, что это случается и с нами. Чтобы обезопасить себя от этих помыслов и посторонних образов, мы должны учиться, как говорили древние Отцы Церкви, “стоять на страже ума своего”.

У аскетических писателей Древней Церкви было детально разработанное учение о том, как посторонний помысел постепенно проникает в человека. Первая стадия этого процесса называется “прилогом”, то есть внезапным появлением помысла. Этот помысел еще совершенно чужд человеку, он появился где-то на горизонте, но проникновение его внутрь начинается тогда, когда человек останавливает на нем свое внимание, вступает в беседу с ним, рассматривает и анализирует его. Потом наступает то, что Отцы Церкви называли “сочетанием” - когда ум человека уже как бы сживается, сливается с помыслом. Наконец, помысел превращается в страсть и охватывает собою всего человека, и тогда уже забыты и молитва, и духовная жизнь.

Чтобы этого не происходило, очень важно отсекать посторонние помыслы при первом же их появлении, не позволять им проникнуть в глубь души, сердца и ума. И чтобы этому научиться, нужно много работать над собой. Человек не может не испытывать рассеянности на молитве, если не научится бороться с посторонними помыслами.

Одна из болезней современного человека заключается в том, что он не умеет контролировать работу своего мозга. Его мозг автономен, и мысли приходят и уходят непроизвольно. Современный человек, как правило, вообще не следит за тем, что происходит в его уме. Но чтобы научиться настоящей молитве, нужно уметь следить за своими помыслами и те, которые не соответствуют молитвенному настроению, безжалостно отсекать. Преодолению рассеянности и отсечению посторонних помыслов помогают краткие молитвы, — — “Господи, помилуй”, “Боже, милостив буди мне, грешному” и другие, - которые не требуют особой сосредоточенности на словах, но располагают к рождению чувства и движению сердца. С помощью таких молитв можно научаться вниманию и сосредоточенности на молитве.

19. ИИСУСОВА МОЛИТВА

Апостол Павел говорит: “Непрестанно молитесь” (1 Фес. 5:17). Часто спрашивают: как же можно молиться непрестанно, если мы работаем, читаем, говорим, едим, спим, и т. д., то есть делаем то, что, казалось бы, несовместимо с молитвой? Ответом на этот вопрос в православной традиции является Иисусова молитва. Верующие, практикующие Иисусову молитву, достигают непрестанной молитвы, то есть непрестанного предстояния перед Богом. Каким образом это происходит?

Молитва Иисусова звучит так: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго”. Есть и более краткая ее форма: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя”. Но можно свести молитву и к двум словам: “Господи, помилуй”. Человек, который совершает Иисусову молитву, повторяет ее не только во время богослужения или на домашней молитве, но и в пути, во время еды и отходя ко сну. Если даже человек говорит с кем-то или слушает другого, то, не утрачивая интенсивности восприятия, он, тем не менее, продолжает где-то в глубинах своего сердца повторять эту молитву.

Смысл Иисусовой молитвы заключается, конечно, не в механическом ее повторении, но в том, чтобы всегда ощущать живое присутствие Христа. Это присутствие ощущается нами прежде всего потому, что, произнося молитву Иисусову, мы произносим имя Спасителя.

Имя есть символ своего носителя, в имени как бы присутствует тот, кому оно принадлежит. Когда юноша влюблен в девушку и думает о ней, он непрестанно повторяет ее имя, потому что она словно бы присутствует в своем имени. И поскольку любовь наполняет все его существо, он чувствует необходимость повторять это имя вновь и вновь. Точно так же христианин, который любит Господа, повторяет имя Иисуса Христа, потому что все его сердце и существо обращено ко Христу.

Очень важно при совершении Иисусовой молитвы не пытаться воображать Христа, представляя себе Его как человека в какой-либо жизненной ситуации или, например, висящим на кресте. Молитва Иисусова не должна быть сопряжена с образами, которые могут возникнуть в нашей фантазии, потому что тогда происходит подмена реального воображаемым. Молитва Иисусова должна сопровождаться только внутренним ощущением присутствия Христа и чувством предстояния Богу Живому. Никакие внешние образы здесь не уместны.

20. ЧЕМ ХОРОША МОЛИТВА ИИСУСОВА?

У молитвы Иисусовой есть несколько особых свойств. Прежде всего - это присутствие в ней имени Божия.

Мы очень часто поминаем имя Бога как бы по привычке, бездумно. Мы говорим: “Господи, как я устал”, “Бог с ним, пусть придет в другой раз”, -совершенно не задумываясь о той силе, которой обладает имя Божие. А между тем уже в Ветхом Завете была заповедь: “Не произноси имени Господа, Бога твоего напрасно” (Исх. 20:7). И древние евреи с чрезвычайным благоговением относились к имени Божию. В эпоху после освобождения из вавилонского плена произносить имя Бога вообще запрещалось. Это право было лишь у первосвященника, раз в году, когда он входил в Святое Святых, главное святилище храма. Когда мы обращаемся с Иисусовой молитвой ко Христу, то произнесение имени Христа и исповедание Его Сыном Божиим имеет совершенно особое значение. Имя это должно произноситься с величайшим благоговением.

Другое свойство Иисусовой молитвы — ее простота и доступность. Для совершения Иисусовой молитвы не нужны ни специальные книги, ни специально отведенное место или время. В этом ее огромное преимущество перед многими другими молитвами.

Наконец, есть еще одно свойство, отличающее эту молитву - в ней мы исповедуем свою греховность: “Помилуй мя, грешнаго”. Этот момент очень важен, потому что многие современные люди абсолютно не ощущают своей греховности. Даже на исповеди нередко можно слышать: “Я не знаю, в чем мне каяться, я живу, как все, не убиваю, не краду”, - и т. д. А между тем, именно наши грехи являются, как правило, причинами наших главных бед и горестей. Человек не замечает свои грехи потому, что далек от Бога, подобно тому, как в темной комнате мы не видим ни пыли, ни грязи, но стоит распахнуть окно, как обнаружится, что комната давно нуждается в уборке.

Душа человека, далекого от Бога, подобна темной комнате. Но чем ближе человек к Богу, чем больше становится света в его душе, тем острее он чувствует собственную греховность. И происходит это не благодаря тому, что он сравнивает себя с другими людьми, но благодаря тому, что он предстоит перед Богом. Когда мы говорим: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешнаго”, мы как бы ставим себя перед лицом Христа, сравниваем свою жизнь с Его жизнью. И тогда мы действительно ощущаем себя грешниками и можем из глубины сердца принести покаяние.

21. ПРАКТИКА МОЛИТВЫ ИИСУСОВОЙ

Поговорим о практических аспектах Иисусовой молитвы. Некоторые ставят перед собой задачу произнести Иисусову молитву в течение дня, допустим, сто, пятьсот или тысячу раз. Чтобы сосчитать, сколько раз молитва прочитана, используются четки, на которых может быть пятьдесят, сто или более шариков. Произнося в уме молитву, человек перебирает четки. Но если вы только начинаете подвиг молитвы Иисусовой, то надо обращать внимание прежде всего на качество, а не на количество. Мне кажется, что начинать надо с очень медленного произнесения вслух слов молитвы Иисусовой, добиваясь того, чтобы сердце участвовало в молитве. Вы произносите: “Господи… Иисусе… Христе…”, - и сердце ваше должно, как камертон, отзываться на каждое слово. И не стремитесь сразу прочитать молитву Иисусову много раз. Пусть вы произнесете ее всего десять раз, но если сердце ваше отзовется на слова молитвы, этого будет достаточно.

У человека два духовных центра - ум и сердце. С умом связана интеллектуальная активность, воображение, помыслы, а с сердцем — эмоции, чувства, переживания. При произнесении Иисусовой молитвы центром должно быть сердце. Именно поэтому, молясь, не пытайтесь что-то себе представлять в уме, например, Иисуса Христа, а старайтесь держать внимание в сердце.

У древнецерковных писателей-аскетов была разработана техника “сведения ума в сердце”, при которой молитва Иисусова соединялась с дыханием, и на вдохе произносилось: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий” — а на выдохе: “помилуй мя, грешнаго”. Внимание человека как бы естественным образом переключалось с головы на сердце. Не думаю, что всем надлежит упражняться в Иисусовой молитве именно таким образом, достаточно с большим вниманием и благоговением произносить слова молитвы.

Начните утро с молитвы Иисусовой. Если днем у вас появилась свободная минута, прочитайте молитву еще несколько раз; вечером, перед сном, повторяйте ее, пока не заснете. Если вы научитесь просыпаться и засыпать с молитвой Иисусовой, это даст вам огромную духовную поддержку. Постепенно, по мере того как сердце ваше будет становится все более отзывчивым к словам этой молитвы, вы можете прийти к тому, что она станет непрестанной, причем главным содержанием молитвы будет не произнесение слов, но постоянное чувство присутствия Божия в сердце. И если вы начали с того, что произносили молитву вслух, то постепенно придете к тому, что ее будет произносить только сердце, без участия языка или уст. Вы увидите, как молитва преобразит все ваше человеческое естество, всю вашу жизнь. В этом особая сила молитвы Иисусовой.

22. КНИГИ О МОЛИТВЕ ИИСУСОВОЙ. КАК ПРАВИЛЬНО МОЛИТЬСЯ?

“Что бы вы ни делали, чем бы вы ни занимались во всякое время - днем и ночью, произносите устами сии Божественные глаголы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Это не трудно: и во время путешествия, по дороге, и во время работы - дрова ли рубишь или воду несешь, или землю копаешь, или пищу варишь. Ведь во всем этом трудится одно тело, а ум без дела пребывает, так вот и дай ему занятие, свойственное и приличное его невещественной природе - произносить имя Божие”. Это отрывок из книги “На горах Кавказа”, увидевшей свет впервые в начале XX века и посвященной молитве Иисусовой.

Я хотел бы особо подчеркнуть, что этой молитве нужно учиться, причем желательно с помощью духовного руководителя. В Православной Церкви есть наставники молитвы - среди монашествующих, пастырей и даже мирян: это люди, которые сами, опытным путем познали силу молитвы. Но если вы не найдете такого наставника - а многие жалуются, что наставника в молитве сейчас найти трудно, -то можно обратиться к таким книгам, как “На горах Кавказа” или “Откровенные рассказы странника духовному своему отцу”. В последней, вышедшей в XIX веке и много раз переиздававшейся, говорится о человеке, который решил научиться непрестанной молитве. Он был странником, ходил из города в город с сумой за плечами и с посохом, и учился молиться. Молитву Иисусову он повторял по нескольку тысяч раз в день.

Есть и классическое пятитомное собрание произведений Святых Отцов с IV по XIV век - “Добротолюбие”. Это богатейшая сокровищница духовного опыта, она содержит многие наставления о молитве Иисусовой и о трезвении - внимании ума. Тот, кто хочет научиться молиться по-настоящему, должен быть знаком с этими книгами.

Я привел отрывок из книги “На горах Кавказа” еще и потому, что много лет назад, когда я был подростком, мне довелось путешествовать в Грузию, в горы Кавказа, недалеко от Сухуми. Там я встречался с отшельниками. Жили они там даже в советское время, вдали от мирской суеты, в пещерах, ущельях и пропастях, и о существовании их никто не знал. Они жили молитвой и передавали из поколения в поколение сокровище молитвенного опыта. Это были люди как бы из другого мира, достигшие большой духовной высоты, глубокого внутреннего покоя. И все это благодаря Иисусовой молитве.

Дай нам Бог научиться через опытных наставников и через книги Святых Отцов этому сокровищу -непрестанному совершению молитвы Иисусовой.

23. “ОТЧЕ НАШ, ИЖЕ ЕСИ НА НЕБЕСЕХ”

Молитва “Отче наш” имеет особую значимость, потому что она дана нам Самим Иисусом Христом. Начинается она словами: “Отче наш, Иже еси на небесех”, — или по-русски: “Отче наш, Сущий на небесах” Эта молитва является всеобъемлющей по характеру: в ней как бы сконцентрировано все то, что нужно человеку и для жизни земной, и для спасения души. Господь дал нам ее, чтобы мы знали, о чем нужно молиться, о чем просить Бога.

Первые слова этой молитвы: “Отче наш, Иже еси на небесех” - открывают нам, что Бог - не какое-то далекое абстрактное существо, не какое-то отвлеченное доброе начало, но наш Отец. Сегодня очень многие люди на вопрос, верят ли они в Бога, отвечают утвердительно, но если спросить их, как они мыслят себе Бога, что думают о Нем, отвечают примерно так: “Ну, Бог - это добро, это что-то светлое, это какая-то положительная энергия”. То есть к Богу относятся как к некоей, абстракции, как к чему-то безличному.

Когда же мы начинаем свою молитву словами “Отче наш”, то сразу же обращаемся к личному, живому Богу, к Богу как Отцу - тому Отцу, о котором Христос говорил в притче о блудном сыне. Многие помнят сюжет этой притчи из Евангелия от Луки. Сын решил уйти от отца, не дождавшись его смерти. Он получил причитающееся ему наследство, ушел в далекую страну, там это наследство промотал, и когда уже дошел до последнего предела нищеты и истощения, решил вернуться к отцу. Он сказал себе: “Пойду к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим, но прими меня в число наемников твоих” (Лк. 15:18-19). И когда он был еще далеко, отец выбежал ему навстречу, бросился ему на шею. Сын не успел даже сказать приготовленные слова, потому что отец сразу же дал ему перстень, знак сыновнего достоинства, облачил в прежние одежды, то есть полностью восстановил его в достоинстве сына. Именно таково отношение Бога к нам. Мы не наемники, но сыны Божий, и Господь относится к нам как к Своим детям. Поэтому и наше отношение к Богу должно характеризоваться преданностью и благородной сыновней любовью.

Когда мы произносим: “Отче наш” - это означает, что мы молимся не изолированно, как отдельные личности, у каждой из которых свой Отец, но как члены единой человеческой семьи, единой Церкви, единого Тела Христова. Иначе говоря, называя Бога Отцом, мы тем самым подразумеваем, что все остальные люди - наши братья. Более того, когда Христос учит нас в молитве обращаться к Богу “Отче наш”, Он ставит Себя как бы на один уровень с нами. Преподобный Симеон Новый Богослов говорил, что через веру во Христа мы становимся братьями Христа, потому что у нас с Ним общий Отец - Отец наш Небесный.

Что же касается слов “Иже еси на небесех”, то они указывают не на физическое небо, а на то, что Бог живет в совершенно ином измерении, чем мы, что Он абсолютно трансцендентен нам. Но через молитву, через Церковь мы к этому небу, то есть к иному миру, имеем возможность приобщиться.

24. “ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ”

Что означают слова: “Да святится имя Твое”? Имя Божие свято само по себе, оно несет в себе заряд святости, духовной силы и присутствия Божия. Почему же нужно молиться именно этими словами? Разве имя Божие не останется святым, даже если мы не произнесем “Да святится имя Твое”?

Когда мы говорим: “Да святится имя Твое”, - мы прежде всего имеем в виду, что имя Божие должно святиться, то есть быть явлено как святое через нас, христиан, через нашу духовную жизнь. Апостол Павел, обращаясь к недостойным христианам своего времени, говорил: “Ради вас имя Божие хулится у язычников” (Рим. 2:24). Это очень важные слова. Они говорят о нашем несоответствии той духовно-нравственной норме, которая содержится в Евангелии и по которой мы, христиане, обязаны жить. И это несоответствие, может быть, - одна из главных трагедий и нас как христиан, и всей Церкви христианской.

Церковь обладает святостью, потому что построена на имени Божием, которое свято само по себе. Члены же Церкви далеко не соответствуют тем нормам, которые Церковь выдвигает. Часто приходится слышать упреки,- причем совершенно справедливые, в адрес христиан: “Чем вы можете доказать существование Бога, если сами живете не лучше, а иногда и хуже язычников и атеистов? Как совмещается вера в Бога с недостойными поступками?” Итак, каждый из нас должен ежедневно задавать себе вопрос: “Соответствую ли я как христианин евангельскому идеалу? Святится имя Божие через меня или хулится? Являю ли я пример истинного христианства, которое заключается в любви, смирении, кротости и милосердии, или же являю пример, противоположный этим добродетелям?”

Нередко люди обращаются к священнику с вопросом: “Что мне сделать, чтобы привести в церковь сына (дочь, мужа, мать, отца)? Я им говорю о Боге, а они и слушать не хотят”. Проблема заключается в том, что недостаточно просто говорить о Боге. Когда человек, став верующим, пытается обратить в свою веру других, особенно своих близких, с помощью слов, уговоров, а иногда и через принуждение, настаивая, чтобы они молились или ходили в церковь, то это часто дает обратный результат - у его близких возникает отторжение всего церковного и духовного. Приблизить же людей к Церкви мы сможем лишь тогда, когда сами станем настоящими христианами, когда они, глядя на нас, скажут: “Да, теперь я понимаю, что может сделать христианская вера с человеком, как может его преобразить, изменить; я начинаю верить в Бога, потому что вижу, как христиане отличаются от нехристиан”.

25. “ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ”

Что означают эти слова? Ведь Царство Божие неизбежно придет, будет конец мира, и человечество перейдет в иное измерение. Очевидно, что молимся мы не о том, чтобы наступил конец мира, а о том, чтобы Царство Божие пришло к нам, то есть чтобы оно стало реальностью нашей жизни, чтобы наша сегодняшняя - будничная, серая, а подчас и темная, трагическая, — земная жизнь была пронизана присутствием Царствия Божия.

Что же такое Царствие Божие? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к Евангелию и вспомнить, что проповедь Иисуса Христа началась со слов: “Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное” (Мф. 4:17). Потом Христос многократно говорил людям о Своем Царстве, Он не возражал, когда Его называли Царем - например, когда входил в Иерусалим и Его приветствовали как Царя Иудейского. Даже стоя на суде, поруганный, оболганный, оклеветанный, на вопрос Пилата, заданный, видимо, с иронией: “Ты Царь Иудейский?”, - Господь ответил: “Царство Мое не от мира сего” (Ин. 18:33-36). В этих словах Спасителя и заключается ответ на вопрос о том, что такое Царство Божие. И когда мы обращаемся к Богу “Да приидет Царствие Твое”, мы просим о том, чтобы это неотмирное, духовное, Христово Царство стало реальностью нашей жизни, чтобы в нашей жизни появилось то духовное измерение, о котором много говорят, но которое так немногим известно по опыту.

Когда Господь Иисус Христос говорил ученикам о том, что ждет Его в Иерусалиме - муки, страдания и крестная , - мать двух из них сказала Ему: “Скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царствии Твоем” (Мф. 20:21). Он говорил о том, что Ему надлежит пострадать и умереть, а она представляла себе Человека на царском троне и хотела, чтобы ее сыновья были рядом с Ним. Но, как мы помним, Царство Божие было сначала явлено на кресте — Христос был распят, истекал кровью, а над Ним висела табличка: “Царь иудейский”. И только потом уже Царство Божие было явлено в славном и спасительном Воскресении Христовом. Именно это Царство нам обещано — Царство, которое дается большими усилиями и скорбями. Путь к Царству Божию лежит через Гефсиманию и Голгофу - через те испытания, искушения, скорби и страдания, которые выпадают на долю каждого из нас. Об этом мы должны помнить, когда произносим в молитве: “Да приидет Царствие Твое”.

26. “ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ, ЯКО НА НЕБЕСИ, И НА ЗЕМЛИ”

Мы с такой легкостью произносим эти слова! И очень редко мы осознаем, что наша воля может не совпадать с волей Божией. Ведь иногда Бог посылает нам страдания, а мы оказываемся не в силах принять их как посланные Богом, ропщем, негодуем. Как часто люди, приходя к священнику, говорят: “Я не могу согласиться с тем-то и тем-то, я понимаю, что это воля Божия, но смириться не могу”. Что можно сказать такому человеку? Не говорить же ему, что, видимо, ему в молитве Господней нужно заменить слова “да будет воля Твоя”, на “да будет воля моя”!

Каждому из нас нужно бороться за то, чтобы наша воля совпала с благой волей Бога. Мы говорим: “Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли”. То есть, воля Божия, которая уже совершается на небе, в мире духовном, должна совершаться и здесь, на земле, и прежде всего в нашей жизни. И мы должны быть готовы во всем следовать голосу Божию. Нужно находить в себе силы отказываться от собственной воли ради исполнения воли Божией. Часто, молясь, мы просим чего-либо у Бога, но не получаем. И тогда нам кажется, что молитва не была услышана. Нужно найти в себе силы принять этот “отказ” со стороны Бога как Его волю.

Вспомним Христа, Который накануне Своей смерти молился Отцу Своему и говорил: “Отче Мой, если возможно, да минует Меня чаша сия”. Но ведь эта чаша Его не миновала, значит, ответ на молитву был иной: чашу страданий, скорби и смерти Иисусу Христу надлежало испить. Зная это, Он говорил Отцу: “Но не как Я хочу, а как Ты” (Мф. 26:39-42).

Таким должно быть и наше отношение к Божией воле. Если мы чувствуем, что на нас надвигается какая-то скорбь, что нам предстоит испить чашу, на которую у нас, может быть, не хватает сил, мы можем сказать: “Господи, если возможно, да минует меня эта чаша скорби, пронеси ее мимо меня”. Но, подобно Христу, мы должны закончить молитву словами: “Но не моя воля, а Твоя да будет”.

К Богу нужно относиться с доверием. Часто дети чего-то просят у родителей, а те не дают, потому что считают это вредным. Пройдут годы, и человек поймет, насколько правы были родители. Так происходит и с нами. Проходит какое-то время, и мы вдруг понимаем, насколько более благотворным оказалось то, что послал нам Господь, чем то, что мы бы хотели получить по собственной воле.

27. “ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ ДАЖДЬ НАМ ДНЕСЬ”

Мы можем обращаться к Богу с самыми разными прошениями. Мы можем просить у Него не только чего-то возвышенного и духовного, но и того, что необходимо нам на материальном уровне. “Хлеб насущный” — это то, чем мы живем, наше дневное пропитание. Причем, в молитве мы говорим: “Хлеб наш насущный даждь нам днесь”, то есть сегодня. Иначе говоря, мы не просим Бога обеспечить нас всем необходимым на все последующие дни нашей жизни. Мы просим Его о дневном пропитании, зная, что, если Он напитает нас сегодня, то напитает и завтра. Произнося эти слова, мы выражаем свое доверие Богу: мы доверяем Ему свою жизнь сегодня, как доверим ее и завтра.

Слова “хлеб насущный” указывают на то, что необходимо для жизни, а не на какие-то излишества. Человек может встать на путь стяжательства и, имея необходимое, — крышу над головой, кусок хлеба, минимальные материальные блага, - начать заниматься накопительством, роскошествовать. Этот путь приводит в тупик, потому что чем больше человек накапливает, чем больше у него денег, тем больше он ощущает пустоту жизни, чувствуя, что есть какие-то другие потребности, которые невозможно удовлетворить материальными благами. Так вот, “хлеб насущный” - это то, что необходимо. Это не лимузины, не роскошные дворцы, не миллионные суммы денег, но это то, без чего не можем жить ни мы, ни наши дети, ни наши сродники.

Некоторые понимают слова “хлеб насущный” и в более возвышенном смысле - как “хлеб надсущностный” или “сверхсущностный”. В частности, греческие Отцы Церкви писали, что “хлеб сверхсущностный” - это тот хлеб, который сходит с небес, иначе говоря, это Сам Христос, Которого христиане принимают в таинстве Святого Причащения. Такое понимание тоже оправданно, потому что, помимо материального хлеба, человеку необходим и хлеб духовный.

Каждый вкладывает в понятие “хлеб насущный” свое содержание. Во время войны один мальчик, молясь, говорил так: “Хлеб наш насушенный даждь нам днесь”, - потому что основным питанием были сухари. То, что было необходимо мальчику и его семье для поддержания жизни, — это высушенный хлеб. Это может показаться смешным или грустным, но это показывает, что каждый человек - и старый и малый - просит у Бога именно то, что ему больше всего нужно, без чего он не может прожить ни одного дня.

Добрый день, дорогие наши посетители!

Что нужно сделать, чтобы молиться внимательно? Какие силы души должны быть включены в молитву? Как сохранить свое сердце для молитвы? Что в нашей жизни несовместимо с молитвой?

Отвечает архимандрит Рафаил (Карелин):

«Отреши свои мысли от обычных житейских дел, затем посвяти несколько минут размышлению как приготовлению к молитве. Вспомни о времени, которое определено нам для нашей земной жизни. Оно бежит, как раскручивающаяся нить, и наступает неизбежный конец: может быть – сегодня, может быть – через месяц, может быть – через десятки лет. Конец неизвестен, но неизбежен. За этот период мы должны подготовиться к вечности, которая не имеет конца.

Затем подумай о смерти – итоге нашей жизни, – за которой следует суд, а за ним ад или рай; подумай о Промысле Божием в твоей жизни, который ведет тебя к спасению, а ты постоянно сопротивляешься ему.

Затем скажи: «Душа моя, надо спешить, время проходит скоро, остановить или возвратить его невозможно. Надо собрать сокровище, с которым ты отправишься в свой последний путь, это сокровище – имя Иисуса Христа, которое станет в будущем веке для тебя всем: светом, дыханием, пищей, питием и одеждой благодати, в которую облечены святые; оно станет для тебя неисчерпаемым источником жизни.

Вложи это имя в свое сердце, как драгоценные камни в сокровищницу». Скажи душе своей: «Все видимое рушится и исчезает, только невидимое вечно. Диавол под тысячами предлогов отнимает время жизни, чтобы твоя душа оказалась в час смерти пустой». Затем начни молитву.

Первое условие: произноси молитву так, как будто говоришь ее первый раз в жизни.

Второе: произноси ее так, как будто ты раньше не знал ее, а теперь должен запомнить навечно.

Третье: мысленно возвратись к своему детству. Вспомни себя малым ребенком, который только начинал знакомиться с миром: все, окружающее его, казалось ему тайной. Но он чувствовал своей душой в видимом мире присутствие мира невидимого. Молись так, как молился бы малый ребенок.

Четвертое: не предпочитай никакое дело молитве, никакие блестящие мысли – имени Иисуса Христа. Если ты станешь глубоко молиться, как сказал один старец, «круто» молиться, то демон начнет отвлекать тебя от молитвы целым фейерверком «блестящих мыслей», но ты предпочти бедность со Христом. Во время молитвы демон будет предлагать тебе различные планы, обещая успех в земных делах. Но ты задай самому себе вопрос: «А каков конец всего этого?». И увидишь, что все на земле рассыпается, как горы песка, что богатство, успех и слава остаются у порога смерти, а чаще оставляют человека еще при жизни, как коварные друзья.

Пятое условие молитвы: это послушание, оно освобождает ум от помыслов. Когда человек предоставлен себе, то при решении вопроса один помысл противостоит другому, душа находится в неуверенности и сомнении, а в своем сердце человек не может различить притаившиеся там страсти. Послушание вносит в душу человека мир и высвобождает ее силы для молитвы.

Какие силы души должны быть включены в молитву? Воля, которая удерживает молитву в сознании, ум, который вникает в слова молитвы, чувства, которые согревают молитву и сливают ее с душой.

Трем силам души соответствуют три силы духа: воле соответствует внимание; рассудку – внутренний логос и способность проникновения в глубь явлений и предметов, видение причин и конечных целей, способность интуитивного познания духовного мира; эмоциям – особое религиозное чувство, как переживание общения с духовным миром, как познание благодати Божией, как внутреннее удостоверение в истине. Духовные способности и силы пробуждаются через молитву. В молитве происходит единение духа и души, их сил и свойств. В молитве тройственность сил духа и души становится единым познанием Бога, образно говоря, единым «локатором», улавливающим Божественный свет. Из трех сил души наименее поражен грехом рассудок: хотя он и бывает пленяем страстями и эмоциями, но по временам возвышается над ними и вступает с ними в борьбу.

В молитве рассудок первенствует, он призывает себе на помощь волю. Воля удерживает слова молитвы перед очами рассудка и собирает рассеявшиеся мысли воедино, как пастух собирает овец, отбившихся от стада. Рассудок как бы высвечивает слова молитвы, и чувство наконец начинает откликаться на них. Молитва становится переживанием человеческого сердца.

Иногда сильные жизненные потрясения пробуждают чувства и включают их в молитву. Но обычно нужен труд. Слова молитвы действуют на наше затвердевшее сердце, как струя воды, которая падает на камень и постепенно пробивает его. Были люди, которые сразу же получали дар непрестанной молитвы, но это исключение. Обычно то, что легко приобретается, легко теряется. Поэтому Господь по мудрости и милости Своей не тотчас дает нам дары, чтобы мы вскоре же не потеряли их.

Тот, кто занимается Иисусовой молитвой, со временем начинает чувствовать, что это – высшее делание человека, что обычная речь по сравнению с молитвой груба и пуста, что мирские занятия несут в себе холодную мертвенность, что без молитвы само человеческое бытие ничтожно. Он начинает любить молчание, в котором слышит песнь вечности. Любя людей, он прячется от них, перестает интересоваться делами и новостями мира, чтобы они, проникнув в его сознание, не нарушили молитву, не заглушили ее своим шумом. Он бережет молитву от соприкосновения с миром, как мать бережет младенца от палящего солнца и дыхания зимней бури.

Есть вещи, совершенно не совместимые с молитвой. Это чтение современных журналов и газет; это телевизор, который стал хозяином дома. Дух Святый – это Дух чистоты и целомудрия. Молитва делает сердце человека храмом Божиим, а в этот храм человек впускает, словно приглашенных гостей, убийц и непотребных женщин и наслаждается зловонием греха. Благодать Божия покинет такого человека. В душе, распаленной страстями, в уме, где водворяются образы насилия и разврата, как может пребывать Христос? Поэтому тот, кто не имеет решимости выбросить телевизор из своего дома, никогда не сможет приобрести Иисусову молитву. Это будет не молитва, а сочетания звуков без внутреннего смысла. Такой человек будет похож на хозяина, который провел в свои комнаты канализационные трубы и затем приглашает туда гостей.

Как сохранить свое сердце для молитвы? Спрашивай себя во всех случаях жизни: «Как мой поступок, дело, решение отразятся на молитве?». Когда садишься за трапезу, задавай вопрос: «Сколько мне надо поесть, чтобы не угасить молитву?». Когда вступаешь в беседу, думай: «Как мне надо говорить, чтобы не рассеять молитву?». Когда берешь читать книгу, то пойми для себя: поможет ли она молитве или, наоборот, вытеснит ее из памяти. Так проводи весь день.

Есть притча. Царский сын спросил отца:

– Расскажи мне, как ты научился управлять огромным государством?

Царь ничего не ответил. Но через некоторое время сделал вид, что разгневался на сына за какой-то поступок и приговорил его к казни. Сын бросился к ногам отца, умоляя о пощаде, и клялся, что он невиновен. Тогда царь сказал:

– Хорошо, я испытаю тебя.

Он наполнил чашу доверху водой и сказал:

– Обойди с этой чашей городские стены, а за тобой будет следовать палач: если ты прольешь хоть каплю воды, то он тотчас отрубит тебе голову на том же месте.

Царевич обеими руками взял чашу, взошел на городскую стену и начал медленно обходить город, осторожно ступая по плитам. Долго продолжался этот путь. Наконец к вечеру царевич вернулся во дворец и принес отцу чашу, полную воды: он не пролил ни капли.

Царь спросил:

– Ты видел народ, стоящий около стен?

Царевич ответил:

Царевич ответил:

Царь спросил:

– Какое небо было сегодня, закрывали ли его облака?

Царевич ответил:

– Не знаю.

Царь спросил:

– Что же ты делал?

Царевич ответил:

– Я не видел и не слышал ничего, я смотрел на чашу, чтобы не пролить воду и остаться живым.

Тогда царь сказал:

– Вот тебе урок, как надо управлять государством: умей сосредотачиваться на каждом деле так, как если бы оно было единственным, забывая обо всем.

Эта притча может послужить уроком того, как надо молиться. Чаша – это наше сердце, вода – благодать, палач, который идет за нами с обнаженным мечом,– смерть, стоящая за спиной каждого человека. Молитва собирает и хранит благодать».